Мальчий бунт - [27]

— Шпрынка с ними хочет разговаривать. Чтобы они нас не трогали. Казак, ведь, вольный человек.

— Ну, да! Я веснусь видал, как они в Москве у манежа нагайками студентов лупили. А студенты-то, ведь, господа. Ну, а нам-то уж, наверно, всыплют по первое число… Что, красильную-то сожгли? Как, ребята, хозяин испугался, когда я ему про красильную сказал!

— Ничего не сожгли. Красильщики сами ушли, как мы к красильной привалили. Им крыть нечем: утресь нынче мы со Шпрынкой наделали бумажек «кто на работу пойдет — у тех коморы пожгем» и раскидали по казармам. Ну, красильщики и говорят губернатору: нам надо дома сидеть, а то там у нас бунтовщики всё имущество подожгут — последнего лишимся!

— А в артели что? — спросил Кудряш.

— Да что: велят нам дома сидеть, на улицу не выходить. Анисимыч с Волковым по всем казармам ходят, народ уговаривают: смирно чтобы стачку делать. Говорят, в Англии всегда смирно делают. Так у нас на Англию разве похоже? Вон казаки идут: у них и казаков никаких не может быть. Зря не дают нам развернуться. «Крупу» пригнали со штыками — а уж наши: играй назад! А началось было. Мне, гляди, как наклали!..

Мордан распахнул на груди рубаху и показал синяки.

— Чуть ребра не сломали. В больницу снесли. Ну, я не долго там пробил.

— Ребята! — ключ-то у вас откуда?

— Приклей из дежурной для бригад унёс. На место положить надо.

— А то взяли бы меня с собой. До темного из Ликина хозяину не быть. А вечером опять запрете: ровно тут я и был.

— Это можно…

Ребята один по одному выбрались из вагона, пользуясь моментом, когда жандарм отходил — последним вышел Приклей и замкнул дверь на ключ.

2. Кривой соловей

Мальчья артель занимала по лестнице с улицы третий этаж в старой казарме за чугункой. Весь этаж был перегорожен пополам на два больших и плоских, как папиросная коробка, помещения. В одном артель спала на нарах в два яруса. В другом стояли длинные столы и скамьи — тут была столовая. Из неё через кухню, где ютилась стряпка — черный ход. В артели жили одинокие мальчики из дальних деревень. Но сегодня, когда Кудряш, Мордан с Приклеем вошли в артель, тут было полным полно народу — сюда собралось много мальчиков и из тех, что работали с отцами и жили с ними в казармах для семейных…

Кудряша встретили сначала не добром: криком, свистом, с верхних нар кто-то запустил валенком. Кричали:

— Зачем пришел, хозяйский лизоблюд?

— Они нас усмирять с Морозовым приехали… Ишь какой гладкий!

— Шпрынка — бить будем Кудряша — аль нет?

Шпрынка закричал:

— Постой. Не гомони — он нам расскажет про хозяина. Чего он хочет делать.

Ребята угомонились и слушали, — Кудряш им рассказал всё, что узнал в вагоне, — про то, что Морозов грозится фабрику закрыть, что едет Муравьев и полк казаков и что Гаранин сказал, кого забирать…

— Слыхали? — говорил Шпрынка, — хорошенькие новости — а вы в одну душу: бить. Вот что, слушай меня, все ребята вали на улицу, да не кучей, по одному — и по всем казармам скажите, что едут казаки, московский прокурор — а мне Анисимыч про него сказывал: зверь. Муравьев тут другую музыку начнет. Поняли? Скажите по казармам, что Морозов только для виду скидку делает, а думает другое. Ты, Приклей, беги к Конфееву в трактир — там Анисимыч с нашими советуется — скажи ему, какие дела. И чтоб сюда шел — може казаки-то к нам пристанут. Ну — ребята, марш… А Батан где? Эй, Батан?

— Его нету — он у конторы вьется, смотрит.

С верхних нар ребята посыпались горохом.

Казарма опустела. Мордан сказал Шпрынке:

— Едва ль казаки к нам пристанут — спроси-ка Кудряша. Он видел, как казаки студентов лупцовали — господ бьют…

— Верно! — подтвердил Кудряш…

— Чудаки! — возразил Шпрынка — то и есть, что господа. А нас не тронут.

— Поглядим…

Дыша, как конь с запалом, в артель вбежал с лестницы Батан. У него в руке листок. Он сунул его в руку Шпрынки.

— У конторы с забора сорвал!..

Это было объявление за подписью Морозова и Дианова, чтобы ткачи шли за расчетом. Штрафы хозяин обещал скостить, кроме вычета за прогул. Вновь будут приняты только те из рассчитанных, кто согласится на старый расценок 1-го октября 1884 года.

— Кто клеит-то? Кривой Соловей? — быстро спросил Шпрынка, прочитав объявление.

— Кривой. По всем дворам пошел с ведеркой и мазилкой.

— Народ-то что?

— Да он мало еще успел наклеить. Кто читал — тут же народу говорят: надо становиться на работу, будет бунтовать…

— Беги, Батан, к Конфсеву — отдай листок Волкову иль Щербакову, а сам вали назад…

— Понёс!

— Братцы — сколько нас. Мордан, ты оставайся тут. А мы с Кудряшем пойдем посмотрим, что Кривой — где клеит. Ты тут дежурь — если Анисимыч придет, скажи, что я одним духом вернусь.

Выйдя на лестницу с Кудряшем, Шпрынка остановился и что-то начал шептать Кудряшу на ухо. Кудряш смеялся и кивал.

3. На изнанке

Кривого Соловья, старика, держали при главной фабричной конторе для разных мелких работ… Один глаз у Кривого Соловья вытек в детстве от оспы. А теперь и вторым глазом Кривой стал плохо видеть, но очень строго это ото всех скрывал, чтобы не прогнали, — напротив, любил прихвастнуть, что одним глазом смотрит не хуже, чем иные в оба.

Кривой, ковыляя по узенькой тропинке, пробитой в свежем снеге, шел со двора на двор… Остановился у мотальной, ведро поставил на тропинку и, намазав на фонарном столбе аккуратно по формату объявления квадрат, стал раскатывать из трубки по намазанному месту листок.