Мальчишки - [26]

Легко и чутко ловя каждый шорох, Ара беспокойно метет хвостом, оглядывается — спят, и снова, едва-едва улыбнувшись, прикрывает веки — доглядывать зыбкий утренний сон…

Она родилась некрасивой, тонкой. Мать гладила ее горячим языком, говорила что-то непонятное, тихое, перевертывала лапой, осматривала.

Старая волчица удивлялась черной спине и большой голове дочери. Она всегда удивлялась, ворча, подхватывая языком редкую темную шерсть.

А когда подходил волк, волчица прятала под мягкий живот дочь и показывала ему пузатых серых сыновей, хвасталась, поднимая морду, светлея глазами, игриво опустив уши.

Тесно было в гнезде. А за корнями проклевывалась весна молодой травой. Острый лист прозрачно бился под упругим ветром на ветке. Тяжелый черный грач раскачивался на макушке березы.

В лесу пахло солнцем и древесным соком.

Волчица терлась о лапы волка, пьяная от счастья, лохматая. Она хвасталась сыновьями. Она говорила:

— Смотри, они все в тебя. У этого крепкая грудь. Ты ведь тоже счастлив? Это наши последние. Стареем…

Волк был неразговорчив. Он во всем соглашался с волчицей. Он даже побаивался ее иногда. Он просто весело вскочил, откинул задними лапами землю и выметнулся из гнезда.

Волчица вытащила из-под себя дочь и опять принялась осматривать ее, но та спала, сладко зажмурившись и тихо посапывая.

Но однажды, когда волчица убежала далеко от гнезда, волк, мягко ступая, важно подошел к волчатам и долго стоял около них, обнюхивая каждого. Он тепло дышал, смеялся, выпуская красный язык, чихал от тонкого запаха молока, подбирая губы.

Он был доволен, счастлив и приседал на задние лапы, крутил головой, скреб когтями о корни и глухо ударял по земле хвостом.

И тут он увидел ее, слепенькую, некрасивую. Зарычал удивленно на черную шерсть и большую голову, тронул дочь лапой, — она пискнула и поползла к нему. Волк удивлялся все больше и больше. «Такого еще не было, — думал он, — такого быть не могло…»

Вокруг копошились серые пузатые сыновья, а он глядел на нее, обнюхивал, а она слабо попискивала, искала мать, мелко дрожала.

Волк осклабился, отпрыгнул и, вынеся вперед лапу, ударил по черной спине, ухватил зубами доброе крошечное ухо и надкусил, и тут же, теряя землю, через голову, успев увернуться от жаркой пасти волчицы, хрястнулся об узел корней, взвыл, прижатый сильной грудью к земле, рванулся и вынесся на солнце.

Волчица, гневно пружиня мускулистое тело, стояла около волчат, смотрела в проем корней и била яростно лапой.

Наливался лес зеленью, ягодой, шептался ветром, закликал птицей.

Подрастали волчата, гуще и мягче становилась шерсть, жилистей лапы, пышнее загривок.

Волчица чаще уходила от гнезда, плутала невесть где, а волк лежал на поросли дуба, суровый, холодный, с тяжелым, неподвижным взглядом крупных глаз.

Он не разговаривал с волчицей. Он не мог ей простить того, что она родила коротколапую, большеголовую, с черной спиной дочь.

Волк презирал собак — выродков, бездельников, и ему казалось, что дочь его, волка, огромного гордого волка, похожа на собаку.

Он встретил однажды у деревни злого черного пса. Он дрался с ним, насмерть дрался — пес хрипел, бил слету большой головой его в грудь, не лаял.

Пес одолел его и гнал до самого леса и все время сильно бил большой головой. Он дьявольски был силен, этот черт, этот проклятый собачий выродок.

Волк презирал собак и никогда не мог подумать, что его дочь будет похожа на деревенского вислоухого пса. Он не разговаривал с волчицей. Он возился с сыновьями, забывался и довольно урчал, но когда к нему весело подбегала дочь, волк, ощерившись, отступал и, если не видела волчица, быстро и коротко ударял лапой по черной спине.

Ее звали Ара.

У нее не было детства.

Волчица наконец сдалась, ластилась к волку, приветливо поднимала морду ему навстречу, обегала вокруг и в доказательство примирения однажды, будто осердясь, побила Ару, и та с визгом, ослепнув от страха, уткнулась глубоко в разворот корней и вздрагивала, поджимая хвост.

А ночью волчице вдруг стало стыдно и грустно, и она старательно вылизывала Ару, притихшую и слабенькую, говорила что-то хорошее, тихое, и Аре было тепло, сонно и не одиноко. Она уже привыкла прятать черную спину, а здесь расправилась вся, вытянулась, чувствуя горячее дыхание матери.

Но утром волчица ушла на охоту, и опять все началось сначала — Ару покусали братья, загнали в муравейник и, обступив вокруг, сидели счастливые, с возбужденными мордами, смотрели, как Ара ворошила муравейник, отбивалась, а волк лежал невозмутимо у гнезда и грелся на солнце.

Ара в первый раз убежала в лес, одна, насовсем, на всю жизнь, но к вечеру вернулась назад, тощая, маленькая. От нее пахло мышами и землей.

Она забилась в темный угол, принюхалась и сразу заснула, закрыв голову лапами — ей казалось, что стоит только заснуть, как ее ударят и опять погонят прочь.

Поначалу Ара охотилась на мышей, глупо вспугивала тяжелых птиц, задрав хвост, носилась по кустам; из-под лап выскальзывали ящерицы и пропадали в сухих листьях. Было забавно, легко и радостно разгребать сухие листья, фыркать от душного запаха высохшей земли, отыскивать юркую ящерицу носом и никогда не находить, валяться на солнце и, наконец, мчаться к лесному озеру и жадно глотать воду.