— Ха, не поймали ведь.
В чайнике закипела вода. Абдул Валеевич налил кипятку в жестяную кружку и подал Максиму. Тот хлебнул, обжегся, почувствовал, как по всему телу пошло приятное тепло, и стал маленькими глотками прихлебывать живительную влагу. От большого огня в землянке стало жарко и душно. Максимовы рубашка и штаны высохли быстро. Высохли и валенки и варежки, а вот полушубок никак не высыхал. Да и нельзя его быстро сушить — покоробится. А на дворе уже стало смеркаться.
— Пускай надевает мое пальто, — сказал Газис, — а я побегу так, не замерзну.
— По очереди будем одеваться, — поддержал его Володька.
— Зачем? Я в своем дойду, — запротестовал Максим, — я уже согрелся. И полушубок чуть-чуть сырой.
— Чуть-чуть не считается. Давай, Газиска, твое пальто. Пошли, — скомандовал Абдул Валеевич.
— А ружье? — забеспокоился вдруг Максим, увидев, как Абдул Валеевич надевает на себя ружье. — Дядя Абдул, вы никому не отдадите его? Ведь оно наше.
— Ладно, будет ваше. Здесь его оставить не надо.
Пробираться через сугробы и древесные завалы в потемках было еще труднее, чем днем. Поэтому Абдул Валеевич повел ребят по льду, и они быстро и сравнительно легко миновали остров, пересекли Сакмару, обошли Маяк, и вот она, дорогая сердцу, милая, уютная Нахаловка.
Абдул Валеевич распахнул дверь, и Максим первым вошел в избу. Отец, Никита Григорьевич, дедушка Кожин и несколько незнакомых мужчин сидели у стола. «Опять заседают», — мелькнуло у Максима в голове.
— Папа, не ругай меня, пожалуйста! — воскликнул Максим.
Василий Васильевич вскочил, схватил сына за плечи, прижал к себе и тихо сказал:
— Да разве за такое ругают.
