Мальчишки из Нахаловки - [53]

— Кто там? — услышал он вдруг голос дневального и юркнул под лошадиные головы. Теперь дневальный его не увидит, можно смело раскладывать листовки в ясли. Обошел один ряд, перебежал на другую сторону конюшни.

И тут затрубил горн. «Зорю играют», — догадался Максим. Вот попался! Сейчас в конюшню набегут казаки, начнут разбирать лошадей и увидят его. Что же делать?

У конюшни простучали копыта. Максим увидел, как дневальный побежал к воротам, распахнул их и, приложив руку к фуражке, стал докладывать офицеру. Тот небрежно козырнул, бросил повод дневальному и ушел. Дневальный ввел лошадь офицера в конюшню, привязал к крайним яслям, а сам вышел за ворота.

Со двора доносился все нарастающий гул голосов. Через открытые ворота Максиму видно было, как из казармы выбегали казаки и строились поэскадронно. Что же делать? Через несколько минут казаки будут здесь. Спрятаться негде.

«Эх, была не была! Или пан, или пропал!» — чуть не вслух сказал себе Максим, вышел из укрытия, отвязал офицерскую лошадь и, вскочив в седло, изо всех сил ударил ее поводом. Лошадь рванулась так, что Максим едва успел наклониться и спастись от удара о притолоку. Только бы проскочить ворота, а там — улица, свобода! Максим смутно видел, как мелькнули казаки перед казармой, и, только оказавшись на улице, услышал голоса: «Держи, держи его!» Прогремел выстрел, где-то рядом тонко просвистела пуля.

«Ушел! Ушел!» — радостно кричало все внутри Максима. Отличный офицерский конь, разгоряченный ударом, легко мчал его по середине начавшей сереть в предутреннем свете улицы, и редкие прохожие удивленно смотрели на необычного наездника.

«Куда скакать? По Телеграфной улице? Но там живут Воронины, увидят — выдадут. В Нахаловку вообще нельзя: за ним, конечно, сейчас гонятся, и он приведет за собой погоню домой. Куда же тогда? На остров! Там не найдут». И Максим повернул лошадь кружным путем, по глухим улицам.

Миновал Слободку, выехал в поле. Перебрался через железнодорожную насыпь и, оставив в стороне Нахаловку, поднялся на горку. Огляделся.

Но что это? Из Слободки скачут десятка два всадников. Неужели напали на его след? Максим тронул лошадь в бока каблуками, и она послушно стала спускаться с горы в лес, к Сакмаре.

В лесу стало тише, теплее, повалил густой снег.

«Это даже лучше, следов не будет», — подумал Максим. Он себя чувствовал совсем хорошо. Вот только ноги, особенно коленки, ломит от холода. Но ничего, все идет отлично, не сбиться бы только с дороги.

Вдруг лошадь резко остановилась, Максим едва не вылетел из седла. Лошадь передними ногами стояла на самом краю обрыва. Ага, значит, Сакмара.

— Ну, друг, смелее, — сказал Максим и решительно направил лошадь по чуть приметной тропинке, наискосок спускавшейся по обрыву. Послушная его руке лошадь сошла на отлогий берег и пошла по занесенному снегом льду Сакмары. Максим начал энергичнее погонять. Лошадь перешла на рысь и вдруг опять встала. Максим разглядел впереди совершенно чистую от снега полосу льда: это та самая быстрина, по которой они летом переходили вброд реку. Но ведь сейчас Сакмара скована морозом, чего ж лошадь испугалась?

— Дурочка, думаешь, это вода, это же лед!

Максим хлестнул лошадь поводом. Она рванула вперед, сделала несколько шагов, и лед, слабый на быстрине, треснул. В ужасе лошадь сделала скачок, другой, и Максим, не удержавшись, полетел в воду. Он сразу же встал на ноги и уперся в край льда, мгновенно сообразив, что иначе его утащит под лед.

Тем временем лошадь громко заржала и умчалась на противоположный берег Сакмары.

Максим оперся о край льда, пытаясь вылезти из полыньи. Лед обломился, и он снова окунулся в воду. Тогда он лег на живот и начал легонько вползать на лед. Так он и дополз до берега. Разулся, вылил из валенок воду, снова обулся и побежал в глубь острова. Полушубок, шапка, валенки — все моментально покрылось льдом и снегом. От ходьбы в тяжеленной одежде Максим стал согреваться. Но иссякли силы. Сел отдохнуть и тут же почувствовал, как его сковывает холод.

«Идти, обязательно идти», — приказал себе Максим. Шагал, полз, перелезал через поваленные деревья; падал в ямы. И вдруг страшная мысль ожгла его: да правильно ли он идет? Может быть, кружит на одном месте, ведь так в буран бывает. Остановился, собрался с мыслями. Да нет, идет он верно, ветер как дул в спину, так и продолжает. Да вот и знакомый осокорь, вот залив, а вот занесенная снегом тропка к Газисовой землянке… Все, дошел! Здесь его казаки не найдут и мороз не страшен. Передохнет до вечера — и домой.

Руками разгреб сугроб у двери и вошел внутрь. Только закрыл дверь, как плотная тьма охватила его. Очистил от снега маленькое окошечко, стало светлее. Нары, печурка, стол, сколоченный из палок, — все было на месте. Там, под нарами, завернутое в мешковину, зарыто ружье. Максим попытался нагнуться и не смог, сказались бессонная ночь, голод, пережитые волнения.

— А ну за дровами!

Снег перестал сыпать. Сквозь поредевшие облака засветило солнце, усыпав поляну, кусты, деревья тысячами веселых искр. Максим обошел несколько старых осокорей, наломал сухих сучьев и принес в землянку. Начал тереть палку о палку. Запыхался. Пощупал палки. В местах трения они были теплыми. Еще немного, и загорятся. Начал тереть сильнее. Палки стали горячими, но не загорелись. Зато сам согрелся. Но не стало сил. Пока отдыхал, палки остыли. Нет, так огня не добыть. Хорошо африканцам, у них там жара, палки пересохшие, попробовали бы они вот так, на морозе, добыть огонь.