Мальчишки из Нахаловки - [51]
Вот Газис добрался до трубы, отцепил от пояса мешок, наполовину наполненный сеном, и сунул его в трубу. Через несколько минут Максим увидел, как Гусачиха повела носом, принюхиваясь, потом заспешила в другую комнату и тут же, бледная, вбежала обратно.
— Горим! — глухо донесся сквозь двойные рамы ее крик. Гусаков вскочил, бросился в соседнюю комнату. Тут же попятился, а за ним, медленно расползаясь по всему дому, тянулись клубы дыма. Гусаков схватил тяжелый дубовый стул и ударил им по окну. Затрещала рама. Максим отпрянул от окна и скрылся за углом. Распахнулись ставни, гусачиха высунулась в окно и завопила:
— Спасите, горим!
Захлопали двери, заскрипели калитки, народ бежал к Гусаковым. Первыми сбежались мальчишки.
— Ребятки, бегите скорее в мастерские, там есть телефон, звоните в пожарную команду, скорее, пожалуйста! — кричал Гусаков.
В это время раздался спокойней голос кучера:
— Да ничего не горит. Должно, трубу завалило.
Через несколько минут Гусаков с Гусачихой, плотно закутанные в шубы, уехали в город: не ночевать же им в холодной, продымленной квартире.
Отчаянная голова
Этот день начался необычно. Мимо Нахаловки по большаку скакали казаки. Вид у них хмурый, то ли от тонкого, ядовитого сиверка, то ли еще от чего. Ребятишки, как и в прежние времена, когда казаки по этой же дороге проезжали на маневры, встали вдоль дороги и начали просить:
— Казак, дай пулю!
Раньше кто-нибудь из казаков весело отвечал: «Приведи Акулю, дам пулю» или «А не хочешь ли дулю?». А сейчас казаки хмуро глядели мимо ребят и молча проезжали мимо.
На улицах Нахаловки собирались кучками рабочие. На всех лицах тревога и радостное возбуждение.
— Кобозев наступает, завозились казачки, — услышал Максим.
Откуда-то издалека донесся гул, словно небеса начали чудить, и среди зимы загремел гром.
— Во дают, держись казачки! — воскликнул молодой рабочий. — Значит, у Кобозева и артиллерия есть.
— А ты как думал? Дутова голыми руками не возьмешь.
— Под Сыртом идет бой.
— Так это же каких-нибудь тридцать верст. Глядишь, к ночи наши здесь будут.
— Вот бы нам сейчас в спину Дутову вдарить.
— Чем вдаришь-то, винтовок нет. С кулаками не пойдешь на пулеметы.
К вечеру артиллерийская стрельба стихла. Со стороны Сырта потянулись обозы раненых. Сопровождавшие их казаки шли с унылым и растерянным видом мимо собравшихся у дороги людей.
Вдруг из толпы выскочил дедушка Кожин. Звеня Георгиевскими крестами, прицепленными прямо к полушубку, он доковылял до переднего казака, взял его лошадь под уздцы и громко спросил:
— Из какой, казак, станицы?
— А тебе пошто знать надо?
— А надо знать, где водятся такие вот христопродавцы. На кого ты, сукин сын, руку поднял, на своих братьев!
— Не замай, дед, отойди, не доводи до греха.
В голосе казака не слышалось ни обычной решительности, ни угрозы, он скорее просил, а не приказывал.
Дедушка Кожин отпустил лошадь, но тут же поймал другую и снова задал тот же вопрос. Так он встретил нескольких казаков. Максим стоял рядом и обмирал от страха: что стоит какому-нибудь казаку перекинуть из-за спины винтовку и трахнуть в дедушку.
С конца обоза прискакал казачий офицер.
— Ты что здесь разглагольствуешь, старый? — закричал офицер.
А дедушка спокойно сказал:
— Ты, ваше благородие, не видишь, кто я есть? — и показал на кресты.
— Марш отсюда! Стрелять прикажу!
— Попробуй стрельни, — закричал кто-то из толпы, — мы те покажем, как стрелять!
Офицер дал шпоры, лошадь рванула, грудью сбила дедушку и, обдав его комьями снега, унесла офицера.
А вечером пришел Газис.
— Утром приходи к нам. Мой отец тебе дело даст.
— Какое дело?
— Будешь с нами углем торговать, — засмеялся Газис.
И в самом деле, когда Максим пришел рано утром к Абдулу Валеевичу, во дворе уже стояли сани, загруженные лубочными кулями с углем. Абдул Валеевич усадил Максима за чай.
— Чай есть — сила есть, нету чая — какой сила. Пей, брюхо тепло загоняй, — сказал он.
А когда напились чаю, Абдул Валеевич усадил перед собой Максима и Газиса и начал серьезный разговор.
— Вот какой дела, ребятки, я вам даю вот эта штука. — Абдул Валеевич положил на стол пачку листовок. — Вы прячете сюда, сюда. — Он залезал руками за пазуху, в рукава, в валенки. — Когда мы пришел базар, вы идете по базар. Там казаки торгуют молоком, кой-чем. Ты подходишь к возу и тихонько суешь бумажка на воз, под солома. Тихонько ушел другой воз. И пошел. Так всем казак. Понятна?
— Понятно, дядя Абдул.
— Тулька смотри нада, хорошо смотри. Ушка на макушка, глаза и тут и на затылке. Попадешь, уй как плоха будет.
На базаре Абдул Валеевич распустил у лошади супонь, ослабил чересседельник, бросил ей сена и затянул свое: «Угля, угля!» Газис и Максим затерялись в толпе. Не прошло и часа, как Максим снова появился у воза, Абдула Валеевича.
— Все? — спросил Абдул Валеевич.
— Все. Еще есть?
— Хватит.
Подошел Газис. Абдул Валеевич подтянул супонь, чересседельник, погрел в руках удила и взнуздал лошадь.
— Вы же не распродали уголь, а уезжаете? — удивился Максим.
— Зачем все продать, а чем завтра торговать? — ответил Абдул Валеевич, подмигнув Максиму.
Приехали домой. Продрогший Максим забрался на печь и незаметно для себя уснул. Проснулся от голосов в избе. Разговаривали отец, Никита Григорьевич, Абдул Валеевич. Видимо, Абдул Валеевич только что рассказал об утренней операции. Кончил он так:
