Мальчишки из Нахаловки - [34]

Максим свистнул. Лошадь повернула голову и посмотрела в его сторону, а девчонка оторвалась от своего занятия, вгляделась в ребят и крикнула:

— Вы кто?

— Ребята, да ведь это Генкина сестра! — сказал Максим. — Эй, плыви сюда!

— А вы кто?

— Прими нас лошадь купать.

— Идите купайте.

Ребята плюхнулись в воду и, переплыв озеро, окружили лошадь.

— О, я вас узнала! Ты шурум-бурум, — ткнула Соня пальцем в Газиса. — А ты и ты, — показала она на Максима и Володьку, — умеете на руках ходить.

— Ты как сюда попала?

— Я здесь живу. Моя мама и тетя Маруся Гусакова сестры.

— И Генка здесь?

— Нет, они с папой в городе. Ведь сейчас революция.

— Ой, что ты понимаешь в революции? — рассмеялся Максим.

— А чего тут понимать? Папу выбрали в думу, и ему жить на даче некогда.

— А моего отца в Совет выбрали, — похвастался Максим.

— В Совет? Так он смутьян? Папа говорит, что это все Советы мутят.

— Чего ж мутят? Советы за рабочих, за революцию, а твоя дума за кого?

— Дума? — Соня на минуту задумалась. — Как за кого? За революцию. Поплыли, — предложила вдруг она.

Максим глубоко нырнул, долго, пока от недостатка воздуха не зазвенело в ушах, плыл под водой, а вынырнув, энергично заработал руками и ногами. При каждом взмахе руки он словно наваливался грудью на воду, рассекая ее, так что за ним явно обозначалась расходящаяся вширь дорожка. Конечно же, Соня сейчас смотрит на его спину. Пусть посмотрит, как плавают настоящие ребята.

Максим хотел обернуться и крикнуть «догоняй», но, скосив глаза, увидел, что Соня спокойно плывет рядом. И плывет-то по-чудному, не саженками — где ей! — а как-то по-лягушечьи. Даже рук из воды не вытаскивает. А не отстает. Максим приналег изо всех сил. Ему даже жарко стало. Чуть обогнал Соню, но она снова поравнялась с ним.

На берег он вышел, едва переводя дыхание, и тут же бросился на траву.

— Ты хорошо плаваешь, — сказала Соня, ложась рядом с Максимом.

— Ты тоже, — снизошел он и добавил: — Меня в Нахаловке никто не обгоняет.

— А я обгоню.

— Ой, хвальбушка!

— Обгоню.

В это время с усадьбы донеслось:

— Соня-а!

— Ой, меня зовут музыкой заниматься. Сильва, Сильвочка, ко мне, — обернулась Соня к лошади, и та послушно поплыла на зов.

Соня ухватилась за гриву, уперлась большим пальцем левой ноги в ямочку у колена лошади, правую вскинула на спину и с места взяла рысью.

* * *

Когда ребята пришли на усадьбу, солнце светило из-за леса только краешком. Не слышно было ни шума деревьев, ни птичьей разноголосицы. Даже мухи, налетавшись за день, теперь позалезали в щели, укладываются на ночь. Как-то особенно отчетливо в эту тишину врезались отдельные звуки. Заблеяла на скотном дворе овца, промычала корова. Вот зазвенели струи молока об ведра. Это скотница и кухарка начали доить коров. Из окна второго этажа донесся женский голос:

— Соня, не тяни время, садись играй.

Максим не расслышал, что ответила Соня. Но вот раздался аккорд, другой, быстро, быстро побежали звуки, добежали до высокой ноты и, опускаясь вниз, зарычали басами. Потом Соня прекратила перегонять звуки сверху вниз и начала играть какую-то пьесу.

Когда друзья пришли под навес, где они обедали, там возле умывальника толпились слободские ребята, нанятые управляющим неделю назад. Они только что пришли с поля. Все загорелые, с облупленными носами и черными от въевшейся земли руками.

Расселись за длинным столом. Кухарка положила перед каждым из ужинающих по куску хлеба, по деревянной ложке и расставила на столе три большие глиняные чашки с молоком. Дружно начали хлебать. За столом было слышно только постукивание ложек о края чашки да громкие всхлебы.

Максиму хотелось скорее прикончить с ужином и снова бежать под окно слушать музыку. Не доев куска, он тихо вылез из-за стола. Добравшись до дуба, стал вглядываться в темнеющее окно: не покажется ли в нем Соня. И тут услышал:

— Петр Петрович, вы сегодня новых работников привезли? Детишки совсем.

Максим понял, женщина обращается к управляющему. А тот ответил:

— Ну эти детишки к труду привычны.

— Ма, эти мальчишки из Нахаловки будут у нас работать? — послышался Сонин голос.

— Да, детка, — ответила женщина и опять, обращаясь к управляющему: — Сколько же они у вас будут зарабатывать?

— Десять рублей в день.

— Десять рублей! Да ведь это огромные деньги!

— По теперешним ценам это пустяки. Взрослому работнику надо — платить по двадцать. А эти мальчишки у меня сделают не меньше взрослых.

До чего же не вязался этот разговор ни с тихим вечером, ни с тем мечтательным состоянием, которое владело сейчас Максимом. Опустив голову, точно был в чем-то виноват, он пошел к ребятам.

* * *

Утром ребята проснулись от протяжного крика:

— Ребяты-ы, вставайтя!

Это кричала тетя Марфуша — старшая над ребятами.

Разбуженная ее криком, за стеной сарая громко вздохнула корова и замычала. Потом заблеяли, дробно застучали копытцами овцы, захлопали крыльями, слетая с насеста, куры.

Тетя Марфуша повела ребят в поле.

Здесь их ждал управляющий. Несколько человек он оставил на свекле, а Максимову группу привел на картофельное поле, заросшее осотом.

— Ну вот, ребятки, берете по два рядка и до завтрака прополете вон до того куста. Кончите раньше, отдыхайте, а не успеете, будете завтракать тем, что останется. Ясно?