Мальчишки из Нахаловки - [30]

Дошли ли эти истины до сознания ребят, трудно сказать. Скорее всего они были восприняты пока подсознательно. Весь уклад их жизни, окружающая среда были такими, что без труда не проходило ни одного дня.

Война стала как-то заметнее в этом далеком от фронта городе. На улицах появилось больше раненых, безногих и безруких. Между Нахаловкой и слободкой встала цепь больших бараков для беженцев — украинцев и поляков, эвакуированных из полосы боевых действий. Цены на продукты продолжали расти. Хлеб в лавках стали продавать по карточкам.

У ребят появилась новая забота. Через день они вставали затемно, еще до гудка и бежали в лавку, чтобы до школы получить хлеб. Брали на два дня. А тут еще зима выдалась снежная! Сыплет и сыплет. Приходилось чистить его каждый день. А не чисть — землянку завалит вместе с трубой. Да мало ли дел: воды в кадушку натаскай, дрова подготовь, за младшими присмотри, А в учебе само собой, тоже отставать нельзя. Да и поиграть с друзьями надо выкроить время. Так что Максим и не заметил, как зима покатила под гору. Вон уже февраль кончается.

* * *

Максим бегом влетел в школу. Он запаздывал. Но, к его удивлению, занятия еще не начались. Все сидели за партами и ждали Екатерину Ивановну, она почему-то не шла. От нечего делать ребята стали пускать голубей, обстреливать друг друга из трубочек. Постепенно шум нарастал, кто-то кого-то стукнул линейкой, один дал соседу щелчка, а тот ответил тем же.

В класс вошла Екатерина Ивановна. Веселая, оживленная. Продолжая улыбаться, терпеливо ждала, когда ученики рассядутся. Потом сказала:

— Ребята, произошла революция. Рабочие и солдаты Петрограда свергли царя. Сегодня занятий не будет, можете идти домой.

— Праздник? — выкрикнул кто-то.

— Праздник, дети, большой праздник. — Екатерина Ивановна продолжала все так же широко и радостно улыбаться.

Ребята моментально высыпали из класса. Сбежались ученики других классов. Все толпились и не знали, что делать. Ведь никогда еще праздники не начинались так вот, во время занятий. И в это время в главных мастерских загудел гудок. Его бас тяжело повис в воздухе. Было что-то тревожное в этом гудении. Так обычно гудело, когда в мастерских что-нибудь случалось: пожар, наводнение. Гудок созывал на помощь всю Нахаловку.

— Пошли в мастерские! — крикнул Максим и, придерживая сумку с книжками, первый побежал к проходной.

Там уже собрались женщины, старики, рабочие ночных смен, ребятишки. По всем тропинкам стекались людские ручьи, и толпа все росла, росла, темнея на заснеженной площади черным разливом. Рабочие показывали сторожу марки — пропуска и исчезали в зеве проходной. Вот прибежала Екатерина Ивановна. Сторож задержал было ее, но рабочие с ходу подхватили под руки и чуть ли не внесли в проходную. Растерявшийся сторож отступил к стенке и больше ни у кого не требовал пропусков.

Распахнулись широкие ворота, и ребята увидели во дворе главных мастерских колонну рабочих. А впереди — отец Максима и Семен Тимофеевич Ильиных с красным знаменем в руках. Подошла Екатерина Ивановна и встала рядом. Вдоль колонны быстро прохаживался Никита Григорьевич. А из цехов идут рабочие. Каждая группа со своим красным знаменем. И в этом красном цветении было что-то радостное, притягивающее к себе. Максим с трудом сдерживал желание броситься туда, к рабочим, и встать вместе с отцом под красное знамя.

Но тут Никита Григорьевич вышел вперед и, повернувшись лицом к колонне, громко, по-военному скомандовал:

— Шаго-ом марш!

И темная река людей, расцвеченная флагами, вылилась за ворота. Толпа женщин и ребятишек, стоявшая у проходной, расступилась.

— А ну, девоньки, бабоньки, становись с нами! — крикнул Никита Григорьевич, весело сверкнув глазами. Он старался шагать ровно, строевым шагом и словно шашкой размахивал перед собой палкой, на которую обычно опирался.

Женщины и девушки сначала робко оглядывали колонну, а потом, увидев своих, начали вставать в ряды.

— Дядя Никита, а нам можно? — крикнул Максим.

— Давай, Максим, нынче всем можно!

Когда колонна вытянулась, Максим оглядел ее с головы до хвоста и удивился многолюдью. При входе в город колонна выросла еще больше: присоединились рабочие лесопильного завода, мельниц. А у собора из боковой улицы вышла еще колонна. Это деповцы — паровозники, вагонники, а за ними кондуктора, стрелочники, сцепщики, составители поездов, служащие железнодорожной станции. Впереди всех у знамени Коростин и Вася.

«Везде наши впереди», — мелькнуло у Максима в голове.

Вдруг он заметил на воротах старорежимный трехцветный царский флаг. Максим подбежал к Никите Григорьевичу и показал.

— Смотри-ка! — воскликнул Немов. — Не согласны с революцией? Ну-ка, молодцы, долой его!

Максим и Газис встали у ворот, Володька взобрался им на плечи, а потом и на высокие, окованные железом ворота. Не прошло и двух минут, как флаг валялся на земле. Никита Григорьевич отодрал его от древка.

— Веру под ноги, надежду — туда же, а любовь вам, женщины, делайте банты, — и бросил полосу красной материи Екатерине Ивановне[3].

Екатерина Ивановна ловко разорвала материю на узкие ленты, и вот на груди отца, Коростина и других демонстрантов, идущих в первом ряду, засветились алые банты.