Мальчик Юра - [5]
Он еще раз подошел к двери класса и посмотрел сквозь разбитое стекло на Нору Лазареву, Нору Лазареву.
Он шел домой. Моросил дождь. Дома и тротуары осклизли. В конце улицы показалась похоронная процессия. Медленно наплывали траурные звуки Шопена. Два мортуса[10] в белых балахонах вели лошадь с плюмажем на голове, накрытую белой попоной. Жалобно пела труба, бухал барабан. Все ближе и громче.
Катафалк с гробом поравнялся с Юрой. Закрытый гроб с кистями возвышался между фигурными колонками. Музыканты в черных мокрых пальто вышагивали по грязи. Большой черный человек дул в валторну. Второй, с калмыцким лицом, бил в барабан. Трубач — знакомый Юры, Толя Беневоленский. Сгибаясь под тяжестью баса-геликона, шаркал галошами по грязным выбоинам мостовой маленький музыкант с лицом гарлемского замученного негра. Буу-буу-буу! — давил низким басом геликон.
Весь Васильевский остров словно бы продолжил Смоленское кладбище и потянулся к Пискаревке. И вот уже у 8-й линии, на углу Малого проспекта, рядом с керосиновой лавкой, возникла часовня св. Ксении Петроградской, блаженной утешительницы бедных людей. Тогда мальчик Юра повернул назад и пошел вверх по 12-й линии. Дошел до Графских домов. Последний раз поздоровался (а вернее — попрощался) со знакомыми старушками-француженками, доживающими свой долгий девичий век в доме напротив. И пошел к своему голубому ампирному особнячку.
У ворот дома, у проходной Витаминного завода, на чугунной тумбе сидел дворник Еремей, поправляя и затягивая прутья метлы алюминиевой проволокой.
— Ну, что, Джерри, — сказал ему Юра, — пора домой. Моя ностальгия скончалась. Я устал. Я удручен их нищенским тщеславием, их лживостью. Кто объяснит мне, чем может быть оправдана будущая (или, вернее, бывшая) смерть Норы Лазаревой, Юры Федорова, Вавы Косова?
Профессор Йельского университета и президент корпорации «Ностальгия» Джереми Лоустон встал с тумбы и прислонил метлу к воротам.
Они уходили. И говорил дворник:
— Друг мой, Джорджи, во всей этой нелепости и безалаберности, жестокости и любви есть своя исторически сложившаяся закономерность. Не суди свой народ строго. Все это — за грехи лжепророков его, за беззакония священников его, которые среди него проливали кровь праведников[11]. Нет, не суди свой народ строго! Он дик и склонен к пугачевщине. И он вряд ли когда поймет, что демократия это не форма правления, а форма мышления граждан… Но Россия всегда была и всегда будет. Она горька, как запах полыни, но запах полыни сладок мне. И как куст полыни нельзя пересадить в ухоженный сад, так русский негоден для пересадки на чужую землю. Русский поэт, писатель, актер, художник стонут от чугунной российской несвободы. Но на чужбине каждый творчески увядает. Вспомни Бунина… Да и любой русский стонет от рабства, но, получив относительную свободу, мечтает о хозяине, который «строг, но справедлив». Правдолюбец ищет свою Голгофу (это — элемент славянского мазохизма: желание «пострадать за идею»), но обретя власть, не знает, как ею пользоваться. И либо сам становится деспотом, либо приглашает издалека Рюрика, либо власть подбирает случайная личность. Твои бывшие политкаторжане добились своей мечты — сбросили царя, — но сами стали помехой для своей власти… Или — вот еще: исторически русский не любит и даже презирает полицию, милицию, ЧК, КГБ, Охранное отделение, но всё это — именно те обручи, которые не дают развалиться российской бочке… Странный народ и странная страна! Салтыков — историк ее. Достоевский — диагност ее болезни. А каждый русский — все братья Карамазовы вместе… Я, уроженец Азии, люблю эту землю, как и ты любишь свой Васильевский остров. Я люблю этих людей. Их история много раз повторится. Будут падения — и будет величие. Но Россия всегда была и всегда будет…
Так, разговаривая о народных нравах и обычаях, о грустном русском фадо[12] «Шумел камыш, деревья гнулись…», о чеховском «злоумышленнике»-«демократе», о паскудном маркизе де Кюстине[13] (гомосек!), об «Истории города Глупова», о Рюрике и Труворе, о странной книге Сергея Нилуса и стамбульском меморандуме Парвуса[14], о грузинских королях и брюссельской капусте, они перешли Дворцовый мост, миновали Александровскую колонну и побрели по бывшей Миллионной улице[15].
Внезапно дождь и слякоть исчезли и небеса прояснились.
Показался знакомый перекресток Пятьдесят седьмой стрит и Пятой авеню. Толпы людей в самых разных одеждах. Самые разные лица. Роскошные витрины знаменитых на весь мир магазинов.
Был полдень, время ланча. На углу Сорок второй стрит, у библиотеки со львами, играл маленький джазовый оркестрик. Огромный черный человек оттягивал струны контрабаса: бамм-бамм-бамм! Саксофон-сопрано — Толя Беневоленский, давний знакомый Джорджа. Гитара — бразилец из Байи. И ударник — гарлемский негр Папай Сейлер. Контрабасист играл и почти шепотом пел в микрофон: «Леди, би найс! Леди, би найс…»[16] Ему подыгрывала на электрическом органе тощая девица Аливе Ойл. «Леди, би найс! Леди, би найс…»
Две девочки в форменных костюмах частной школы, держась за руки и перепрыгивая через ступеньки, спускались навстречу Джорджу по широкой каменной лестнице библиотеки.
Герои рассказов под общим собирательным названием «Проснись душа, что спиши» – простые люди. На примере их, порой трагических, судеб автор пытается побудить читателя более внимательно относиться к своим поступкам, последствия которых могут быть непоправимы.
Представьте себе человека, чей слух настолько удивителен, что он может слышать музыку во всем: в шелесте травы, в бесконечных разговорах людей или даже в раскатах грома. Таким человеком был Тайлер Блэйк – простой трус, бедняк и заика. Живший со своей любимой сестрой, он не знал проблем помимо разве что той, что он через чур пуглив и порой даже падал в обморок от вида собственной тени. Но вот, жизнь преподнесла ему сюрприз, из-за которого ему пришлось забыть о страхах. Или хотя бы попытаться…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«…На бархане выросла фигура. Не появилась, не пришла, а именно выросла, будто поднялся сам песок, вылепив статую человека.– Песочник, – прошептала Анрика.Я достал взведенный самострел. Если песочник спустится за добычей, не думаю, что успею выстрелить больше одного раза. Возникла мысль, ну ее, эту корову. Но рядом стояла Анрика, и отступать я не собирался.Песочники внешне похожи на людей, но они не люди. Они словно пародия на нас. Форма жизни, где органика так прочно переплелась с минералом, что нельзя сказать, чего в них больше.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».