Мальчик с флейтой - [77]

Бол знал, что слова не нужны. Его красноречие всегда заключалось в том, что он делал руками. Они говорили за него. Он мог управляться с мужчинами и женщинами лишь движением своих мускулов, поворотом плеч, на которых вздувались мышцы и трещали сухожилия.

Он заговорил с Тимоти своей правой рукой, протянув ее ладонью вверх. Это был недвусмысленный приказ. «Отдай эту коробку», — гласил он.

Чувствительные черные пальцы юноши впились в черный футляр, но Бол по-прежнему стоял с протянутой рукой.

Шли секунды. Юноша не дышал. Прерывистые рыдания больше не сотрясали его. Нельзя сказать, что он трусил. Он просто был парализован.

Беспорядок и пьянство ушли из ночи.

Бол подошел ближе. Он сделал полшага, и еще, и после маленькой паузы еще полшага. Его пальцы находились в шести дюймах от груди юноши. Громадная рука могла, казалось, сжать целиком его худенькую грудную клетку.

Тимоти задышал тяжелее, задышал с отчаянием. Бол сразу определил, что это значит. Юноша хотел броситься на него. Он же захотел приласкать юношу, как бы ободряя его в этом намерении.

Он притворно убрал руку. Тимоти сразу облегченно расслабил тело. И тут же Бол схватил край футляра. Демон придал сил Тимоти. Он вцепился в футляр, и рука Бола потянула его вместе с ним.

Бол резко выбросил руку. Тимоти отлетел к стене. Но футляра не выпустил. Бол задумался: он не хотел бить свою жертву. Он поднял ногу и пнул юношу, так что тот ударился о стену. Руки Тимоти отпустили футляр, и он оказался у Бола.

Бол отошел назад. Тимоти бросился к нему. Бол презрительно оттолкнул его и открыл футляр.

Тимоти был загипнотизирован руками Бола.

Бол восхищенно разглядывал флейту, аккуратно утопленную в бархате.

Бол не сказал ничего и одновременно все — ужасной силой пальцев, держащих хрупкий мундштук. Он крутил его, мучая Тимоти угрозой раздавить флейту. Он вытащил остальные части флейты и бросил футляр. Он изучал их. Тимоти был в ужасе, наблюдая, как неумелые пальцы обращаются с инструментом, который им непонятен.

Бол попытался собрать флейту. Облегчение, которое испытал Тимоти, увидев, что операция завершилась благополучно, было очевидно: напряжение всей его фигурки спало.

— Ха-ха! — победоносно воскликнул Бол. Он поднял флейту вверх, интересуясь ее назначением и качеством не больше, чем если бы это был початок маиса. — Так вот, кафр. Вот. Я это сделал. Вот так… А дальше?

Его секрет приоткрылся. Он еще не помнил за собой такой великолепной силы. Эта «победа духа» казалась ему восхитительной, куда до нее простым физическим удовольствиям! В этом заключалось Что-то новое. Такое, чего он не мог определить. Тонкость. Он почувствовал и другое. Что-то в инструменте значило для этого маленького кафра больше, чем пропуск, или велосипед, или украденная рубашка, или бутылка с запрещенным напитком для любого другого черного; это было у паренька внутри, как религия. Бол вообразил себя сейчас богом перед грешником, спиной прижавшимся к стене, богом, облизывающим свои святые губы, перед тем как бросить бедного грешного мерзавца через край в горячее пламя ада.

— Теперь, кафр… смотри! — Он помедлил, смакуя протестующий крик Тимоти:

— Нет, сэр! Пожалуйста, нет, баас! Нет, баас! — Тимоти в ужасе присел, прикрыв лицо рукой.

— Ха! Это правильно, малый. Ты зовешь меня «баас». Ты запомнил это маленькое словечко, а? Оно вернулось? Так помни это маленькое словечко и всегда зови меня «баас»… Итак, ты не забудешь, ты это запомнишь…

Большой полицейский поднял колено.

— Баас!.. — взмолился Тимоти.

Полицейский поднял свое колено под светом луны и циничного уличного фонаря так, что бедро его стало прямым, как наковальня, и переломил флейту со всей своей силой; рукоятка сломалась, металл перекрутился, клавиши согнулись.

— Хэй, кафр! Хэй, кафр! — Он отшвырнул сломанную флейту. — Ты запомни: человек предполагает, а бог располагает, — и он разразился хохотом, как пьяный бог, который сровнял с землей гору.

Тимоти стоял у стены, как камень. Он больше не боялся. Он лишился главного, и больше ему нечего опасаться. Он стоял с безразличием, ненавистью и непостижимым неверием. Он не мог даже заставить себя наклониться за своим исковерканным, скрученным сокровищем.

— Все в порядке, кафр. Я отпущу тебя на этот раз. — Бол был удовлетворен. Его поврежденное плечо оцепенело: слишком много сил отняла эта флейта.

Тимоти повернулся, чтобы уйти, но люди, которые искали его, приблизились. Впереди был преподобный Ван Камп. Он оглядел место действия, юношу, прислонившегося к стене, и исковерканный инструмент, валявшийся в песке.

Бола он игнорировал. Он отошел в сторону, давая дорогу этой громаде. Негодование и какая-то неведомая ему доселе отчужденность были в сердце священника, когда он взмолился:

— Не это, о боже! Пожалуйста, только не это…

Он приблизился, чтобы утешить юношу. Но нашел у стены лишь его тень.

XXV

В семь часов утра в воскресенье грузовик с солдатами и штабная машина у полицейского управления дали жителям Бракплатца ясно понять, что бунт привел сюда высшие власти и запоздалые подкрепления. Окружной комиссар приехал еще до зари и уселся за стол Бильона. Доклад старшего констебля и аналогичные заявления находившихся в церкви черных и белых ясно показывали, что полная ответственность ложится на «хулиганские элементы». И в результате окружной комиссар, ожидавший охоты за ведьмами, закончил тем, что поблагодарил Бильона и Бола за службу. Его уверили, что лежащие на поверхности явления, а именно: незаконное пиво и достойное сожаления присутствие двух гангстеров из Йоханнесбурга, — явились причиной того, что можно классифицировать как сопутствующие непредвиденные осложнения. Полиция вела себя выше всяких похвал. Окружной комиссар, разумеется, ничего не узнал об эпилоге, этом последнем штрихе, «нанесенном» на картину происшествия рукой Бола.