Мальчик, который видел демонов - [63]

Руэн поднял руку.

– Нет, нет. Что я хочу предложить… впрочем, ты, вероятно, и сам это знаешь.

– Что именно?

– Твой отец в аду.

У меня возникло ощущение, будто я врезался в стену.

– В аду?

– Боюсь, в самой худшей его части.

У меня раскрылся рот, я попытался заговорить, но ни звука не сорвалось с губ.

– Что, Алекс? – спросил Руэн, но я лишь покачал головой.

Нахлынули воспоминания о папе. Однажды он пришел навестить нас, держа в одной руке черную маску, а в другой – тяжелый черный мешок, и когда мама это увидела, то испугалась.

«Ты не можешь держать это здесь», – сказала она.

Папа подмигнул ей и направился к пианино, которое стояло в коридоре. Поднял крышку и начал перекладывать содержимое мешка в пианино. Всякой раз, когда что-то клал, пианино издавало какой-то звук, хотя клавиш никто не касался.

«Что в мешке?» – спросил я.

«Тебе беспокоиться не о чем», – ответил папа и потрепал меня по волосам. Он закурил, и сказал маме, что она красотка, и тревога и страх тут же исчезли с ее лица.

А потом я подумал о черной маске, синей машине и полисменах. И вспомнил, что произошло позднее. Мама плакала и плакала на следующий день, и я знал, что папа умер. Его фотографию напечатали в газетах, и мама предупредила меня, что ни единой душе нельзя говорить о том, что он мой папа, иначе меня с ней разлучат. В газетах его называли монстром и злом, желали ему гореть в аду.

– Папа действительно в аду? – спросил я Руэна.

Он долго смотрел на меня и ответил, что я прав.

Мне стало дурно. Мама очень, очень расстроилась бы, если бы об этом узнала.

– Да не волнуйся ты, – раздался у меня в голове голос Руэна. – Ты напишешь для меня это музыкальное произведение, которое я сочинил в подарок Ане, а я освобожу твоего отца из ада.

Я вылез из-под одеяла.

– Ты можешь это сделать?

Он выглядел оскорбленным.

– Разумеется, могу. Ты же понимаешь, как обрадуется твоя мать, узнав, что он не в аду? И я более чем уверен, что твой отец тоже будет мне благодарен.

– И он отправится на небеса?

Руэн улыбнулся так широко, что я подумал: а не треснет ли у него лицо?

Тут же в голову пришла новая мысль: «Почему он написал музыку для Ани?»

Руэн прищурился.

– Называется мое произведение «Песнь любви для Ани», мой мальчик. Надеюсь, теперь причина тебе ясна?

– Но ты не любишь Аню, – заметил я. – Ты никого не любишь. Ты демон.

Руэн усмехнулся.

– Алекс – проницательный, как всегда. Правда в том, что реальность проявляется в чувствах. Если мы не хотим, чтобы Аня нас с тобой разлучила, то должны заставить ее засомневаться в том, что она считает реальностью. Твои вопросы уже положили начало процессу, но когда она услышит, когда она сыграет это музыкальное произведение, ее сомнения обретут завершенность.

– И что все это значит?

– Так мы договорились? – произнес Руэн.

Я грыз ногти и думал о маме, лежавшей в палате в полном одиночестве. На кровати она выглядела маленькой. Пока я не мог сказать ей о том, что€ Руэн пообещал сделать для папы. Она бы рехнулась. Но, может, через несколько лет, сообщу. И она будет прыгать от счастья.

Я кивнул:

– Договорились.

Глава 20 Песнь любви для Ани Аня

По пути в больницу я выпила кофе. Сразу иду в кабинет консультантов и просматриваю недавние записи по Алексу. Все, связанное с приемом рисперидона, выглядит прекрасно, за исключением одного крошечного, микроскопического нюанса: прошлой ночью Алекс сбежал из палаты. Вышел из корпуса, пересек двор, пробрался во взрослое психиатрическое отделение, где принялся колотить кулаками в дверь палаты матери и укусил охранника.

Я закрываю глаза и пытаюсь заполнить голову видами и звуками Карибского моря. Это плохие, плохие новости. В больнице не все в порядке с обеспечением безопасности, но случившееся также указывает на неуравновешенность Алекса и побочные эффекты, вызванные назначенным лечением. И в моем отчете это происшествие будет выглядеть ужасно.

Я поднимаю голову и вижу стоящего в дверях доктора Харгривса, специалиста по когнитивно-поведенческой психотерапии[27], который два раза в неделю работает в Макнайс-Хаусе.

– Алекс ваш пациент? – спрашивает доктор Харгривс, глядя на меня поверх очков.

Ранее мы разговаривали лишь несколько раз, и, судя по предыдущему общению, я знаю его отношение ко мне: он уверен, будто мне всюду мерещатся психозы.

– Да, – подтверждаю я.

– И вам известно, что один из побочных эффектов рисперидона – акатизия[28]?

Акатизия – крайняя неусидчивость. Я шумно сглатываю слюну, и он это видит. Сомнительно, что именно акатизия побудила Алекса отправиться в столь дальнее путешествие, но от подобной возможности мне становится нехорошо.

Я направляюсь в комнату для собеседований. Алекс сидит в ярко-желтом кресле рядом с массивным кофейным столиком. Ноги скрещены в лодыжках, руки зажаты между бедер. Выглядит он очень нервным.

– Привет, Алекс! – весело восклицаю я. – Извини, сегодня немного задержалась. Ты хорошо спал?

Он качает головой, по-прежнему глядя в пол.

– Нет? Поэтому ты отправился на прогулку?

Алекс пожимает плечами.

– Тогда почему ты отправился на прогулку? Позволь добавить, в три часа ночи. Тебе надоело пребывание в больнице?

Он смотрит на меня. Взгляд усталый и пустой.