Мальчик, которого стерли - [90]

Потребуются годы, прежде чем я найду силы закончить страницы своей собственной истории, прежде чем я смогу хотя бы приблизиться к своим воспоминаниям. Я буду время от времени возвращаться в родительский дом и вести себя там, как чужой. В эти минуты мама будет снова стаскивать меня в тот ад, где мои родители жили все эти годы, с тех пор, как я оставил их перед лицом неуверенности, сомнения и страха, что они совершили непростительный поступок, от которого никогда уже не оправятся.

— Вам обоим надо разобраться с этим напрямую, — скажет мама, показывая сначала на отца, потом на меня. — Я отказываюсь дальше стоять между вами.

Но я откажу ей в этой просьбе. Я буду отказываться даже смотреть на отца, человека, с которым после ЛВД я общался в основном краткими электронными письмами и однострочными ответами. Я брошусь прочь из гостиной, в мою старую спальню, и захлопну дверь. Я упаду на мягкий матрас, буду смотреть на пузырчатый потолок и запущу руки в плотную ткань, зароюсь лицом в прохладу свежевыстиранной простыни, мои родители все еще будут говорить приглушенными голосами с другой стороны двери, они будут взывать и отвечать, обвиняя, и этот ритуал, должно быть, так постепенно утвердился за эти годы разговоров, что уже не будет для них таким потрясением, как для меня. Чтобы избежать этих звуков, я встану и начну рыться в шкафу, ища коллекцию «Великие книги», которую купил в период чрезмерного увлечения классиками.

Я коснусь страниц с золотой каймой, и для меня только-только начнет проясняться, как близко я подошел к тому, чтобы утратить свою страсть, утратить свою жизнь. В годы после ЛВД мне пришлось провести столько времени, чтобы нагнать других людей, научиться доверию в мире, который больше не кишит ангелами и демонами. Каждый раз, когда я читал книгу или усваивал новый исторический факт, который мое баптистское воспитание учило меня отвергать, мне приходилось бороться с крадущимся подозрением, что меня сбивает с пути Сатана. На форумах и в скрытых экс-экс-гей группах Фейсбука, куда я вступлю, я буду смотреть, как другие говорят о собственных попытках самоубийства, и в их исповедях будут мелькать элементы, такие похожие на мои собственные, что они покажутся мне исходящими напрямую из моего ума. Я увижу, как люди говорят о потере семьи, о ежегодных испытаниях, перед которыми они вставали, когда приближались зимние каникулы, и одиночество угрожало снова нанести им оглушительный удар.

«Иногда я просто хочу умереть, — скажет мне один из членов экс-экс-гей-группы, — когда думаю о том, как трудно пережить всего лишь день, стараясь действовать как нормальный».

«Теперь я забыл, каково быть собой, — напишет еще один. — Как я вообще поступал до экс-гей-терапии? Когда я пытаюсь вспомнить, все время кажется, что я ошибаюсь. Они сумели это сделать. Они заставили меня сомневаться в моем здравом рассудке».

«Я больше даже не разговариваю со своей семьей, — напишет одна женщина. — Они все еще считают, что мне нужна дальнейшая терапия. Думаю, скорее они хотели бы увидеть меня мертвой».

Хор голосов будет нарастать с каждым годом, раскрывая десятилетия боли, потерянные десятилетия, разорванные семьи, обрушенные отношения, потому что люди вне экс-гей-мира никогда не смогут понять, через что мы, пациенты, прошли. На сайте «За пределами экс-гейства», посвященном обозрениям тех, кто пережил экс-гей-терапию, юзеры в мучительных подробностях описывают длительные эффекты компенсирующей терапии.

«Она превратила сексуальность из части моей жизни в центральную часть моей жизни; все вращалось вокруг нее, моего страха перед ней и перед разоблачением».

«Множественные попытки самоубийства, две госпитализации в психиатрию. Диагноз — тяжелое биполярное расстройство 2 типа и умеренный ПТСР, множество докторов в двух разных штатах. Экс-гей-терапевт сказал мне, что симптомы этих болезней были причинены моим «сексуальным смятением».

«Одиннадцать лет спустя я все еще иногда испытываю тошноту, когда трогаю другого мужчину. Трудно (может быть, невозможно?) поддерживать длительные сексуальные отношения».

«Я действительно потерял связь с собой на все эти годы, потому что так старался быть кем-то еще. Теперь мне приносит смятение почти все — Бог, вера, где мое место в мире, куда мне идти отсюда. Я потерял друзей. Я часто чувствую безнадежность. Я пытаюсь вернуть свою жизнь в колею».

Я открою рабочую тетрадь ЛВД, прочитаю несколько предложений и почувствую застарелый стыд, окатывающий меня, и я не смогу уже сосредоточиться. Снова голос Смида поглотит мой собственный голос, прежде чем у меня найдется возможность что-то сказать. Я встану лицом к лицу с сомнением, я не буду доверять своим воспоминаниям, я буду проводить часы, пытаясь реконструировать сцены, настолько переполненные эмоциями, что пришпилить их на булавку покажется невозможным. Я буду звонить матери, спрашивая о подробностях, сидеть с ней за столом и записывать ее слова, и почти каждый раз кто-нибудь из нас под конец окажется в слезах. Мама будет просить прощения снова и снова. Я буду пытаться утешать ее, но мне не удастся, потому что все это действительно было так же ужасно, как мы помним, и потому что это никогда не пройдет по-настоящему, мы никогда не будем в полном порядке. Наша семья никогда не будет такой, какой была бы без этого.