Мальчик, которого стерли - [26]
— Мы можем найти благословение и увидеть благость Божию, основанную на Писании, во всех сторонах своей жизни, — повторил Смид. Он говорил так быстро, что его слова тянулись как нить, которую мне приходилось распутывать: «Мы-можем-найти- благословение-и-увидеть-благость-Божию-основанную-на-Писании-во-всех-сторонах-своей-жизни». Это напоминало мне молитвы, которые в детстве родители учили меня повторять каждый вечер, автоматические слова, исходящие из внезапного, отчаянного порыва установить связь с нетерпеливым Богом:
Аминь.
Я уже не знал, который час. Я глядел на бледную кожу запястья, где когда-то были мои часы. Слова Смида все еще бежали друг за другом, и скоро уже косые лучи солнечного света просочились в комнату, расчерчивая ковер многоугольниками. Смид построил нашу группу в кружок, стараясь не наступать на полосы света. Я подумал об игре, в которую мы с друзьями играли в детстве после церкви: один неверный шаг, и ты — мертвец в расплавленной лаве; один неверный шаг, и тебе придется сидеть в стороне и смотреть, как играют другие. Я подставил ногу к свету, блеснули пластиковые кончики шнурков. Если бы это было так просто.
Рабочая тетрадь тяжело лежала у меня на коленях, МИ, готовая прожечь дырку в моем бедре. Выучусь ли я в конечном счете, как многие из ветеранов нашей группы, говорить обычным тоном о том, что внушает мне ужас? Может быть, это станет переменой к лучшему — вытащить все на свет. Я уже читал пример МИ, включенный в наши рабочие тетради, и меня поразил его язык: частный случай с автором, писавшим о сексуальном грехе, почти все время излагался терапевтическим языком, который, казалось, окутывал своим покрывалом каждое утверждение, делал его почти неразличимым в физическом мире, убирая все ЛО говорящего, пока не оставалось ничего, кроме чистого божественного раскаяния, платонической формы выздоровления, где все отличительные черты были уже стерты.
Это напомнило мне то чувство, с которым я вчера закончил генограмму. Поднимаясь от постера, я думал: вот они, как будто моя семья собралась передо мной с единственной целью — определить мое место в ЛВД. Как ни странно, в первый раз мне было по-настоящему комфортно в одной комнате со всеми моими родственниками. Они были безобидны, глядя на меня снизу вверх с маленького участка берберского ковра, окруженные ярлычками с названиями грехов, лишенные собственных суждений. И тот пример Моральной Инвентаризации, который я прочел — хотя грамматику в нем неплохо было бы подчистить — обещал то же самое: жизнь с Богом; возвращение к нашему чистейшему, до совершения греха, состоянию; «духовное пробуждение», обещанное на Двенадцатой ступени, которую все мы в конце концов переживем, если останемся в программе достаточно долго, а мир будет все тускнеть и тускнеть, пока не исчезнет с глаз. Пример МИ читался как послание из другого мира.
«Я искал встречи, использовал другое лицо, манипулировал им, чтобы облегчить мучения своей жизни. Я использовал фантазию как путь к побегу, но, когда фантазия кончалась, реальность становилась еще более мучительной. Я верил, что он даст мне надежду и свободу, но все, что я находил — еще большее чувство вины, проклятие и безнадежность. Я лгал своим друзьям и семье о своей борьбе и пытался спрятаться от нее. Моя борьба только усиливалась, моя жизнь все больше выходила из-под контроля. Я верил множеству лжи о том, что я недостоин, безнадежен, и что у меня нет будущего. Я отвергал людей, которые могли мне помочь, и шел навстречу тому, что причиняло мне боль».
— Начнем отсюда, — сказал Смид, показывая на С., которая сидела на левом краю группы. — Но сначала давайте вспомним несколько основных правил. — Когда он цитировал правила, то разгибал пальцы, пока не открыл перед нами белую ладонь: — Ничего недозволенного. Проявлять уважение. Никакого приукрашивания, рационализации или преуменьшения того, что случилось, или того, что вы чувствовали.
Кухня за моей спиной сейчас затихла, зал заполнился звуком приглушенного дыхания, солнечный свет на ковре был таким ярким, что, казалось, от него слышалось жужжание.
С. встала и прошла в центр нашего кружка. Сегодня она была в длинной джинсовой юбке, без макияжа, волосы убраны в пушистый «конский хвост». Она была похожа на одну из тех меннониток, что продавали кексы и всяческую стряпню в экономных лавочках маленьких городков по всему Арканзасу.
— Это началось с поцелуя, — начала она. — Я не буду вдаваться в детали, но так это началось. Я думала, это было невинным, но я была неправа.
Искоса я взглянул на Дж. Он послал мне полуусмешку. Готовься, — казалось, говорил он.
— Я делала… ужасные вещи, — продолжала она, читая со смятого листка широко разлинованной бумаги, дрожавшего в ее руках. — Я чувствовала такой стыд. Я знаю, что разочаровала Бога — больше, чем разочаровала. Я повернулась спиной к Богу. Я вступила в греховные отношения с другой девушкой. Это было отвратительно. Теперь, когда я оглядываюсь на это, я осознаю, насколько это было отвратительно.
Гаррарду Конли было девятнадцать, когда по настоянию родителей ему пришлось пройти конверсионную терапию, основанную на библейском учении, которая обещала «исцелить» его сексуальную ориентацию. Будучи сыном баптистского священника из глубинки Арканзаса, славящимся своими консервативными взглядами, Гаррард быт вынужден преодолеть огромный путь, чтобы принять свою гомосексуальность и обрести себя. В 2018 году по его мемуарам вышел художественный фильм «Стертая личность» с Николь Кидман, Расселом Кроу и Лукасом Хеджесом в главных ролях.
Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.
В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.