Мальчик, которого стерли - [16]
Теперь мы перешли к молчаливой части беседы. Той части, когда я чувствовал гнев и вину, пока наконец все не затопила скука. Но под этой скукой лежало ощущение, что Бог хочет, чтобы мы были вместе. Как могло быть по-другому? Как могла наша церковь быть неправа? Чувства, которые я не мог сосредоточить в себе ради нее — наверное, это был всего лишь побочный эффект нашей незрелости. Мы могли постепенно врасти во все это, друг в друга, в Бога. Поэтому мы каждый вечер проводили часы в подобном ожидании: Хлоя на другом конце трубки читала книгу или смотрела телевизор, пока я играл в компьютерные игры, оба молчали, ожидая следующей порции неловкой беседы.
Я поднялся, сбросил одеяло и сел, скрестив ноги, в центре спальни, обгоревшие колени вспыхнули болью, телефон упирался в шею. Я все еще чувствовал на коже фальшивый лимонный запах химикалий из дилерского центра. Я включил телевизор, стоявший передо мной, поднял с ковра оставленный там пульт приставки «Sony PlayStation» и нажал «старт». Меню паузы разделилось на три части и исчезло, открывая изображение высокого персонажа-мужчины с черными волосами, торчавшими в разные стороны, как иголки, посреди широкого леса. Он был в кожаной куртке, подбитой мехом, и с толстого черного ремня свешивалась длинная цепь; он носил меч, который очаровывал меня, не потому, что был наполовину лезвием, наполовину ружьем, но из-за броского серебряного орнамента вдоль рукояти. Эти подробности напоминали мне о маминой коллекции брайтонских браслетов, о том, как они всегда искрились на свету и оставляли свою безразмерную красоту на ее тонких запястьях.
Цель игры была в том, чтобы путешествовать из города в город в поисках артефактов и приключений. Путешествовать было опасно: в этом мире было мало машин, большинство походов совершалось пешком, в любой момент экран мог закрутиться водоворотом, цвета леса — перемешаться друг с другом, и вот уже я крепко стоял на ногах перед врагом, обычно какой-нибудь химерой, которая легко могла быть взята из бестиария восемнадцатого века: лошади с головами ревущих львов, зеленые шары ряски с деревянными ветками вместо рук и собачьими клыками. Итогом победного боя становилось блестящее новое снаряжение, и эти предметы, перечисленные и аккуратно вставшие в главное меню, внушали чувство завершенности.
Словно порядок, созданный из хаоса. Лицо Бога, витающего над водами бездны. В книге Иова — Создатель, который пронзает бегущего Левиафана.
Бывали времена, когда я часами глядел на виртуальные комнаты барочного дворца, так и не двигаясь со своего места на ковре, пока персонаж чесал в затылке и мялся с ноги на ногу, в каком-то контрапосте[5], которые работники из дилерского центра сочли бы сексуально подозрительным. Я чувствовал, что двинуться — значит разрушить заклятие, снова войти в мир, где я уже слишком большой, чтобы залезть к маме в постель, если страх перед адом станет слишком сильным.
Когда я впервые вступил в переходный возраст и стал чаще фантазировать о мужчинах, я был так зачарован миром компьютерных игр, что, бывало, почти не двигался с ковра все выходные. В немногих случаях, когда я больше не мог игнорировать свое тело, я вставал и выпускал острые струйки мочи на ковер у подножия кровати. Я не мог знать, входила ли мама когда-нибудь в мою спальню, когда я был в школе, но я хотел бы этого; хотел бы, чтобы она расшифровала сырые иероглифы, которые я рисовал для нее — иногда мое имя, чаще — цифра восемь или, в зависимости от угла зрения, символ бесконечности — даже если я их сам не понимал. С чувством вины после того, как я приходил домой из школы, я прокрадывался в ванную, утаскивал оттуда какие-нибудь чистящие вещества и брызгал на ковер, пока комната не переставала издавать запах мочи. Хотя я перестал это делать годам к шестнадцати, мне все еще хотелось каким-то образом сотворить насилие над нашим домом, и иногда я даже фантазировал о том, как все это в огне взлетает на воздух, а наша маленькая семья жмется снаружи, пока стены, как в замедленной съемке, рассыпаются. Не то чтобы я думал, что насилие решит наши проблемы. Просто потребность сказать моим родителям что-нибудь — хоть что-нибудь — пересиливала меня, и в то время у меня не было языка для этого.
Я передвинул персонажа глубже вдоль лесной тропы, его шаги падали, как с огромной высоты, будто он был в деревянных башмаках. Деревья обступали его, и вдали показался вход в пещеру. Я двинул его к пещере и пропихнул вперед, забывая о телефоне у плеча, пока не услышал вздох Хлои.
— Мы должны что-нибудь сделать, — сказала она. — Мне тревожно.
— Гроза скоро кончится, — сказал я.
— Нет, — сказала она. — Это по поводу нас. Мы должны сделать что-нибудь решительное.
Мы не говорили о том, как останемся вместе, когда разъедемся по колледжам в конце лета, как нам удастся устроить такое чудо — благополучные отношения на расстоянии. Мы поступили в разные колледжи, мы должны были уехать в разных направлениях, хотя все еще оставались в одном штате. Это была одна из тем, которые я задвинул подальше в глубину ума. Она была права. Если мы собирались продолжать эти отношения, нам нужно было сделать что-нибудь решительное. Но никто из нас не знал, что именно. Заняться этим? Не заняться? Пожениться? Порвать друг с другом? Сами эти вопросы сводили нас обоих с ума. Мы дискутировали о девственности. Чьей девственности? Моей? Ее? И если сделать это, то когда?
Гаррарду Конли было девятнадцать, когда по настоянию родителей ему пришлось пройти конверсионную терапию, основанную на библейском учении, которая обещала «исцелить» его сексуальную ориентацию. Будучи сыном баптистского священника из глубинки Арканзаса, славящимся своими консервативными взглядами, Гаррард быт вынужден преодолеть огромный путь, чтобы принять свою гомосексуальность и обрести себя. В 2018 году по его мемуарам вышел художественный фильм «Стертая личность» с Николь Кидман, Расселом Кроу и Лукасом Хеджесом в главных ролях.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эту книгу можно назвать книгой века и в прямом смысле слова: она охватывает почти весь двадцатый век. Эта книга, написанная на документальной основе, впервые открывает для русскоязычных читателей неизвестные им страницы ушедшего двадцатого столетия, развенчивает мифы и легенды, казавшиеся незыблемыми и неоспоримыми еще со школьной скамьи. Эта книга свела под одной обложкой Запад и Восток, евреев и антисемитов, палачей и жертв, идеалистов, провокаторов и авантюристов. Эту книгу не читаешь, а проглатываешь, не замечая времени и все глубже погружаясь в невероятную жизнь ее героев. И наконец, эта книга показывает, насколько справедлив афоризм «Ищите женщину!».
Записки рыбинского доктора К. А. Ливанова, в чем-то напоминающие по стилю и содержанию «Окаянные дни» Бунина и «Несвоевременные мысли» Горького, являются уникальным документом эпохи – точным и нелицеприятным описанием течения повседневной жизни провинциального города в центре России в послереволюционные годы. Книга, выходящая в год столетия потрясений 1917 года, звучит как своеобразное предостережение: претворение в жизнь революционных лозунгов оборачивается катастрофическим разрушением судеб огромного количества людей, стремительной деградацией культурных, социальных и семейных ценностей, вырождением традиционных форм жизни, тотальным насилием и всеобщей разрухой.
Оценки личности и деятельности Феликса Дзержинского до сих пор вызывают много споров: от «рыцаря революции», «солдата великих боёв», «борца за народное дело» до «апостола террора», «кровожадного льва революции», «палача и душителя свободы». Он был одним из ярких представителей плеяды пламенных революционеров, «ленинской гвардии» — жесткий, принципиальный, бес— компромиссный и беспощадный к врагам социалистической революции. Как случилось, что Дзержинский, занимавший ключевые посты в правительстве Советской России, не имел даже аттестата об образовании? Как относился Железный Феликс к женщинам? Почему ревнитель революционной законности в дни «красного террора» единолично решал судьбы многих людей без суда и следствия, не испытывая при этом ни жалости, ни снисхождения к политическим противникам? Какова истинная причина скоропостижной кончины Феликса Дзержинского? Ответы на эти и многие другие вопросы читатель найдет в книге.
Автор книги «Последний Петербург. Воспоминания камергера» в предреволюционные годы принял непосредственное участие в проведении реформаторской политики С. Ю. Витте, а затем П. А. Столыпина. Иван Тхоржевский сопровождал Столыпина в его поездке по Сибири. После революции вынужден был эмигрировать. Многие годы печатался в русских газетах Парижа как публицист и как поэт-переводчик. Воспоминания Ивана Тхоржевского остались незавершенными. Они впервые собраны в отдельную книгу. В них чувствуется жгучий интерес к разрешению самых насущных российских проблем. В приложении даются, в частности, избранные переводы четверостиший Омара Хайяма, впервые с исправлениями, внесенными Иваном Тхоржевский в печатный текст парижского издания книги четверостиший. Для самого широкого круга читателей.