Мальчик, которого стерли - [18]

— У вас идет дождь? — спросила Хлоя, зевая. — Здесь идет.

— Нет, — солгал я, слушая звук капель дождя по гальке. Я хотел, чтобы наши жизни были разделены. Потом испугался того, что это могло означать. — То есть да.

— Как это — и нет, и да?

— Не знаю. Просто это так.

Я снова сел на ковер и нажал «старт» на пульте.

— То есть не так. Я не знаю, почему я сказал, что это так.

Пещера стояла теперь прямо на пути персонажа. Не было способа обойти ее. То, что находилось внутри, возможно, стоило того.

* * *

Сокровища моей матери, ее серебряные ожерелья и броские кольца, их блестящий символизм, то, как многие из них передавались по материнской линии, как эти символы были способны создавать дом и представлять семейную историю, и даже не с одной сюжетной линией, во всей своей сложности, — вот чего я желал, когда заставлял персонажа в игре открывать очередной сундук с сокровищами, глубже погружаться в пещеру с ее дрожащими сталактитами. Когда мне было девять лет, эти сокровища обрели буквальное значение, которое я никогда не мог вытряхнуть из головы. Мы с семьей стояли на пирсе — вскоре его должны были забраковать и закрыть. Мы были на каникулах во Флориде. Пирс сотрясался каждый раз, когда волна билась в его рассыпавшиеся столбы. Слышался стон — вода касалась его ржавых металлических перекладин. Отец взъерошил мне волосы. Я бросил в воду пластиковую бутылку из-под кока-колы, внутри этой бутылки была записка.

«Дорогой пират!

Как ты поживаешь? Приятно познакомиться, хотя я не знаю, кто ты. Я хотел бы познакомиться с тобой, так что, пожалуйста, напиши мне ответ. И, если можешь, пожалуйста, пришли мне сокровище.

Твой друг Гаррард».

Мы вернулись в дом, уставшие после десяти часов езды, и нашли пожелтевший листок из блокнота, пришпиленный к передней двери — карту нашего двора с гигантским крестом, где, как сообщала записка, пират по имени Лонцо зарыл свои сокровища. Мама притворилась, что шокирована, прижав пальцы к щекам, оставляя десять красных следов на лице, когда уронила руки. «Дикость какая-то, — сказала она. — Просто какая-то дикость». Отец помог мне принести лопату из гаража на то место, которое Лонцо пометил на своей карте. Крест был нарисован серебряной краской на траве. Вместе мы вдавливали теннисными тапочками лопату в землю и зарывались в застывшую глину. На глубине трех футов мы нашли шкатулку, заполненную в основном бижутерией, но и настоящими драгоценностями, которые, как я позже открыл, принадлежали моей бабушке, и для которых она больше не находила применения. Они с моим дедушкой устроили все это в тот вечер, когда мама позвонила им и рассказала о послании в бутылке.

После того, как мы вымыли шкатулку водой из брандспойта в саду, я держал драгоценности в нижнем ящике стола. Бывало, я вынимал блестящие золотые вещицы из шкатулки, надевал, сколько мог, на шею и запястья, и вставал перед зеркалом. Вертелся перед ним. Я делал это снова и снова, пока отец не обнаружил меня однажды и не сказал, что я должен перестать, что Лонцо расстроился бы, если бы увидел, как я издеваюсь над его сокровищем.

— Я хочу жить с Лонцо, — сказал я. — Хочу быть пиратом.

— Тебе это вряд ли понравится, — сказал отец. — Придется целыми днями драить палубу. Он превратит тебя в одного из своих рабов. И тебе до смерти надоест вода.

* * *

Холодный атмосферный фронт прошедшей ночи принес суровые порывы ветра, которые швыряли потоки воды из автомойки над крышами других машин, оставляя пятна воды на лобовых стеклах, капли шипели и испарялись, прикасаясь к горячему металлу. Я вышел из гаража, прикрыл глаза рукой и посмотрел на длинную вереницу окон автомобилей, которые должен был обработать чистящим средством «Windex». За моей спиной один из работников нажимал кнопку гидравлического лифта, и машину Хлои поднимали на высоту плеч, чтобы начать замену масла. Позже, днем, я должен был отогнать ее машину к ней в дом, оставить свою машину на ночь в дилерском центре и выполнить наш план.

Раньше, этим же утром, во время чтения Библии, брат Нильсон задержался в шоу-руме дольше обычного, держась рукой за бок «мустанга», чтобы стоять прямо.

— Я все гадаю, — сказал он, когда я прошел мимо со связкой ключей, — ответишь ли ты когда-нибудь на мой вопрос.

Я не мог сказать, хочет ли он испытать меня или всерьез хочет знать, что я думаю о Среднем Востоке, знать, что можно положиться на будущее поколение в борьбе против терроризма.

— Оставь парня в покое, — сказал брат Хэнк, высунув голову из ближайшего кабинета. — Молод он еще о политике думать. Сейчас у него одни девчонки на уме.

— Ну да, девчонки, — сказал брат Нильсон. — В этом ничего дурного нет. — Он выпрямил спину, как только мог, поморщившись. — Просто не забывай, что в этом мире есть что-то большее.

Он вытянул руку поперек моей дороги, и я переложил ключи в другую руку, и сжал его руку в твердом рукопожатии, которое становилось все тверже с каждой секундой, пока хватка не стала такой суровой, что мы, казалось, могли сломать друг другу костяшки. Его глаза уставились прямо в мои, и они были наполнены каким-то тайным знанием. Я почти чувствовал, что он может разгадать, какому осквернению подверглась моя ладонь рано утром, до восхода солнца, будто презерватив, который я приобрел на заправке, источал скрытый запах или масло, которые могли различить лишь самые праведные из людей.