Мальчик, которого стерли - [19]

— Мы живем в последние времена, — сказал он мне. — Будь настороже.

* * *

Я положил автомобильный душ на цемент, взял бутылку «Windex», бумажные полотенца и подошел к участку асфальта с битумом, чтобы обработать ряд лобовых стекол, забрызганных водой. Впереди, на расстоянии, я видел сосны на холмах, начавшие качаться на ветру, и был благодарен за этот ветерок, проносившийся мимо, как за облегчение, хотя знал, что он увеличит мои шансы обгореть: вода уже смыла с меня лосьон от загара с защитой 40 SPF, и кончики пальцев начинали краснеть.

Я занимался пятым или шестым стеклом, когда ко мне приблизилась женщина.

— Прошу прощения, — сказала она, ее улыбка вплывала в сверкающую линию отблеска солнца на лобовом стекле. — Вы можете мне рассказать что-нибудь об этой машине? Я собираюсь скоро покупать машину и понятия не имею о таких вещах.

Я повернулся к ней. Ее макияж был размазан вдоль глаз с матовыми веками; она вертела в руках черный шнурок сумки, легкомысленно переброшенной через плечо. Машина, о которой она спрашивала, была стандартным «таурусом», одним из длинной череды. Казалось, не было причин выделять ее. Не было причин выделять и меня. Я подумал, как отец часто говорил на чтениях Библии: Бог то и дело дарует нам минуту идеальной возможности. Наше христианское дело — хвататься за эту минуту и вести одну из его потерянных душ к спасению.

Помятая, битая градом «камри» этой женщины держалась позади, дверь на водительском сиденье была открыта. Я думал о том, чтобы сказать: «Мэм, вы выглядите потерянной». Сказать: «Мэм, не бывает никакого нейтралитета». Я думал, как счастлив будет отец, когда я скажу ему, что оказал служение своему первому клиенту. Но я не мог. Ее вопрос был таким прямым, таким реальным, что уклониться от него было похоже на предательство.

— С хорошим «таурусом» проблем обычно нет, — сказал я. — Бывает по-разному. Приличный пробег. Вряд ли вы с ней будете мучиться, если вовремя приводить ее на тюнинг. Но, знаете, это всего лишь «таурус».

Она положила руку мне на плечо и снова улыбнулась.

— Вы так добры, — сказала она. — Вам не обязательно было рассказывать мне правду.

Я хотел упасть ей на грудь и почувствовать, как ее руки обхватывают мои плечи. Хотел швырнуть полотенца и бутылку «Windex» на асфальт, скользнуть в ее машину и исчезнуть среди холмов, а потом, когда она не будет смотреть, вышвырнуть упаковку с презервативами из треснувшего окна.

* * *

— Все это так странно, — сказала Хлоя. — Откуда они берут эти жуткие звуковые эффекты?

Мы смотрели, как Дженет Ли вошла в душ, как напряглась ее бледная икра. Мы знали, что случится дальше, но затаили дыхание. Хлоя намазала лицо тональным кремом, хотя в этом не нуждалась, закрывая мелкие следы, где у нее были когда-то шрамы от прыщей. Она распустила волосы по плечам. Мы оба приоделись. Я был в черной рубашке и легкой куртке, которую не снимал, пока не вошел в двери. Хлоя была в платье, которого я никогда раньше не видел. Если ее мать подумала, что в наших нарядах было что-то странное, она так и не сказала об этом.

Мы сидели на диване на первом этаже перед голубым экраном телевизора. Иногда Брендон пробирался по лестнице и прятался за диваном, выпрыгивая, чтобы напугать нас.

— Ты уже слишком большой, чтобы так делать, — сказала Хлоя, когда он схватил ее за руку, едва на экране откинулась занавеска в душе. — Займись своими делами.

— Это тебе надо заняться своими делами, — сказал он, откидывая голову, поразительно точно передразнивая сестру. — Смотришь страшное кино на большом романтическом свидании.

Брендон был одет в воскресный блейзер. В петлице у него была яркая розовая роза, должно быть, он стянул ее из соседского сада. Он любил одеваться, как его любимые персонажи в компьютерных играх. Когда мы спросили, кто он сегодня, он сказал, что он Джеймс Бонд из «Золотого глаза» и выставил указательный и большой палец, будто пистолет. Я был рад, что он иногда прерывал нас, и что его внезапное появление бессознательно заставляло Хлою отстраняться от меня.

Каждое передвижение на этом диване было победой или поражением. Иногда и тем, и другим. Я в этой войне постоянно переходил с одной стороны на другую.

Брендон вынул конфетную сигарету из кармана, как будто собирался аккуратно примостить ее на краешке губ. Вместо этого он вцепился в нее зубами.

— Не забывай, что ты квартируешь сегодня со мной, — сказал он, будто пытаясь пронзить меня тем, что осталось от сигареты. — «Психоз-2». Бейтс наносит ответный удар.

Мы смотрели, как камера переходит, описывая спираль, от зияющего зрачка Ли, и кадр Хичкока специально застывает еще на секунду, секунду мучительного страха. Хлоя придвинулась ближе.

— Все равно страшно, — сказала она. — Даже с этими дурацкими звуками.

* * *

Я впервые узнал о сексе, когда мне было столько же, сколько Брендону, в тихую ночь, когда мой отец не храпел, и я мог быть уверен, что он не спит. Я чувствовал, как дом расслабляется и устраивает поудобнее свои скрытые суставы, поэтому я мог пройти сквозь темную гостиную без страха, проводя пальцами по холодному стеклу стола в гостиной, трогая колючие пластиковые нарциссы в фарфоровых вазах. Я сел на кожаную кушетку отца и включил телевизор. Поскольку в гостиной была та же спутниковая связь, как в спальне отца — но не матери — я мог видеть, что он смотрит в эти бессонные часы, после того, как его молитвы уже истощились. Я смотрел, как сквозь «телевизионный снег» проступает след голого бедра, открытый рот, смыкающийся над чем-то длинным и твердым, яркая красная помада, блестящая сквозь помехи. Я услышал низкий женский стон — как по нотам, такой непохожий на одухотворенные стенания отца. Но это зрелище не продолжалось больше минуты или двух: видимо, столько понадобилось отцу, чтобы ощутить груз своей вины. И все же я рассказал маме о его прегрешении на следующий день, зная уже тогда, что, раскрывая его секрет, я могу лучше скрыть свой собственный, более темный.