Мальчик из Ленинграда - [40]

И вот однажды мы возвращались с Зорькой с поля: несли в корзине листья для осликов — они вместе с нами жили в долине — и остановились возле дома.

У террасы стоял спиной к нам незнакомый человек и разговаривал с Осипом Петровичем. Незнакомый был очень длинный и худой.

— Кто такой? Откуда такая каланча явилась? — шёпотом сказала Зорька.

Приезжий был в широкополой войлочной шляпе грибом, в брезентовой куртке и брезентовых сапогах. Из Коканда он, что ли, к нам прибыл? Мы с Зорькой поставили корзину на землю и стали слушать, о чём длинный говорит с Осипом Петровичем.

— Одну бригаду ребят, — говорил он, — надо обязательно выделить для надзора за водой. Пусть ребята следят за арыками. Это обязательно. Самых дельных надо к воде поставить.

— У нас все дельные! — улыбнулся Осип Петрович.

— Это хорошо, — ответил приезжий. — Ну, а одного, самого дельного, я хочу выпросить себе на гору.

«О чём это он говорит?» — удивился я. Его голос показался мне знакомым. А человек посмотрел на гору. Как раз в ту сторону, где по ночам светился огонёк. «Вот оно что! Значит, водный техник приехал. Интересно!» Тут приезжий обернулся. Я увидел узкое загорелое лицо с длинным носом, совсем ещё молодое, и крикнул:

— Гриша! Русанов!

— Семёнов! — Он сгрёб меня в охапку.

Осип Петрович и Зорька смотрели на нас и улыбались. Гриша смеялся. А я торопился, рассказывал, как отстал тогда на сортировочной станции от школьного эшелона. Говорил ему про санитарный поезд, который отрезал наш состав. Спрашивал Гришу, куда увезли наших ребят. Ведь высокий приезжий был мой прежний пионервожатый, с которым я выехал из Ленинграда!..

— Ты с нашей школой, с нашими ленинградскими ребятами в долину приехал? — спрашивал я.

— Я сам сейчас не знаю, где они, — ответил Гриша. — Я довёз школу до Алма-Аты, а потом где только не был… Полгода на фронте сражался. Ранен был. Лежал в госпитале у вас в Коканде. Теперь получил отпуск и вот решил во время отпуска поработать в горах. Ну и встреча! А ты знаешь, сколько хлопот мне задал? Куда только я запросы ни посылал, где только ни справлялся!..

Мы с Гришей не могли опомниться. Вот так встреча!

— А мама твоя где? — спросил он меня.

Я отвернулся. Гриша хорошо знал маму. Она часто приходила в школу.

— Мама у нашего Юльки герой, — вмешался Осип Петрович. — Она в партизанах. Скоро мы с ней связь установим… А Юлька тем временем здесь трудовыми подвигами отличится…

Гриша обнял меня за плечи. Ему было жалко меня.

— Хочешь, возьму тебя в помощники? Будешь жить со мной на горе.

Мы оба стали просить Осипа Петровича отпустить меня на гору. Гриша говорил, что без помощника ему не обойтись, что за этим он сюда приехал. Осип Петрович сперва предлагал в помощники мальчика постарше. Наконец мы уговорили его. Тут Гриша свистнул, и из-за дома вышел ослик, вроде конька-горбунка, ростом чуть выше овчарки, светло-серый, с чёрным пятном на лбу. Ослик толкнул Зорьку, она испугалась, замахала на него веткой, а ослик потянулся мордой и сорвал с ветки листок. Зорька вскрикнула. Мы засмеялись. Я оттащил ослика за уши от Зорьки.

— Собирайся скорей, — сказал Гриша. — Мне спешить надо, я своё хозяйство надолго оставлять не могу.

Я сбегал на террасу, засунул в вещевой мешок трусы, майку, сунул ложку, зубную щётку, полотенце. Всё, кажется?

Прощаясь, Осип Петрович велел мне через неделю-другую обязательно возвращаться.

— Я сам его вам доставлю! — сказал Гриша.

Осип Петрович обнял меня. Мы с Зорькой долго трясли друг другу руки.

— Достаточно! — сказал Гриша и велел мне садиться на осла.

Я сел и засмеялся: будто на игрушечную деревянную лошадку уселся. Хотел даже слезть, а Гриша говорит:

— Ну-ка, подвинься! Я сзади сяду!

— Что ты! Спина у него сломается! — испугался я.

— Не беспокойся, это вьючный осёл. У такой породы спина прочнее, чем у лошади.

И Гриша уселся позади меня, хлопнул ладонью по животу осла. Осёл, как заводной, тронулся — мелко-мелко начал перебирать ногами. Мы отъехали шагов двести и только тогда я понял, что в самом деле уезжаю.

— Постой! — попросил я Гришу. — Я сейчас!

Я спрыгнул с осла, вернулся к террасе, где всё ещё стоял Осип Петрович, глядя мне вслед.

— Осип Петрович!

— Ты что же вернулся? — улыбнулся он. — Раздумал?

Я замялся.

— Садковый от меня привет! — попросил я.

— Охотно!

— Вере Михайловне… И Партизану с Иргашой.

В тот день Иргашой и Партизан ушли на самый дальний участок полоть кукурузу… Жаль! Я написал нм прощальную записку: «Привет от путешественника. Ваш благородный друг на время покидает вас, но будет хранить в своем сердце. Юлька».

Для такого необыкновенного случая требовался красивый, а не будничный язык. Я отдал записку Осипу Петровичу и побежал к Грише, который ждал меня на повороте. Опять сел на ослика, ударил его босыми пятками, как шпорами, и мы тронулись.

В пути

Осёл бежал быстро, но мне всё время хотелось слезть с него. Он был такой маленький, что Гриша ступнями ног мог доставать до земли, и я боялся — вдруг у него спина сломается. Но и Гриша жалел его, и мы стали поочерёдно слезать с осла и бежать рядом.

Выехали из джугаровых зарослей, миновали помидорные гряды и попали на участки, где я ещё не бывал. Тут лежали прямо на земле крупные, будто осыпавшиеся жёлтые цветы и ветвились плети с листьями, похожими на лопухи. Это цвели кабачки и тыквы.