Мальчик из джунглей - [24]

Но в конце концов меня спасли три мамаши. Они приблизились и, видимо, как-то повлияли на разошедшихся юнцов. Те утихомирились и спокойненько принялись за инжир. Я последовал их примеру. Сорвал плод и стал его чистить, стараясь не обращать на обезьян никакого внимания. Это такая игра – у кого больше терпения. Орангутаны так знакомятся. «Просто делай, как они, – твердил я себе. – Это сработает. Скорее всего».

Уна снова вышла на поляну. Она озиралась – искала меня. Я позвал её – тихонько, чтобы не растревожить обезьян. Она ничуточки не удивилась, увидев меня сидящим на дереве в компании семейки орангутанов. Я кинул ей инжир, который только что почистил. Уна, сопя, подобрала его с земли и потопала меж деревьев к реке. До этой самой минуты я совершенно не хотел пить.

И вдруг захотел.

Я уже собрался спускаться с дерева, но тут увидел крошечную обезьянку, которая перебиралась ко мне по веткам. Это была самая маленькая из детёнышей, наверное младшенькая. Она уселась рядом, так близко, что захоти я – мог бы до неё дотянуться. Но я понимал, что этого делать не стоит. Не надо её пугать. Лучше я посижу тут тихонько. Пускай моя новая подружка сама представится на свой лад. Её мать – та самая, с тёмной шерстью, что была у них за главную, – не спускала с меня бдительного взгляда. Малышка между тем ухватилась за ветку над моей головой, качнулась и повисла перед моим носом на одной лапе. Я заглянул ей в глаза и улыбнулся. А потом рассмеялся. Я смеялся и смеялся и никак не мог остановиться. Хоть бы только мой смех не напугал обезьянку, думал я.

Дальше случилось кое-что и вовсе удивительное. Кроха-орангутан качнулась, переметнулась ко мне на плечо, сползла вниз по руке и уселась рядом. Она то смотрела на меня, то отводила взгляд. Я не шевелился. Она потрогала мою руку – сперва неуверенно, покосившись на маму в поисках поддержки. Потом сцапала мой палец и потянула – да так сильно и настойчиво, что я прямо восхитился: надо же какая силища у такой малышки. Вырываться бесполезно, это сразу стало ясно: обезьянку так запросто не одолеешь. Она поднесла мою руку к носу, понюхала, коснулась её губами и выпустила. Заглянула мне в глаза и коснулась моего уха. Сейчас, чего доброго, схватит, испугался я – и осторожно отклонился в сторону.

Я заговорил с малышкой. Сам не знаю почему – наверное, чтобы как-то отвлечь её от уха. Просто слова вырвались сами собой.

– Это моё ухо, – негромко произнёс я.

Мне хотелось, чтобы она меня поняла. Ну это же нормально, всем хочется, чтобы их поняли, верно? Надо попробовать как-то ей объяснить… Я медленно, очень медленно протянул руку и тоже коснулся её уха.

– А это твоё ухо, – пояснил я. И продолжил: – У меня тоже шерсть, смотри. Не косматая и не рыжая, как твоя, но всё равно это шерсть. У тебя две руки и две ноги – как у меня. Мы вообще с тобой похожи, ты и я. Что скажешь?

Пока я говорил, обезьянка не сводила с меня глаз. И в этих глазах было понимание. Это не были глаза животного. И я невольно подумал: а может, эта юная зверушка в душе человек, как я? А сам я? Значит, я животное настолько же, насколько она человек? Эта новая мысль меня даже как-то встревожила.

Малышка тем временем ускакала к маме. А я продолжал сидеть на инжирном дереве, окруженный орангутанами. Я слышал, как Уна плещется в реке. Я так и видел, как она со всей дури бухается в воду и пьёт, пьёт, пьёт – сколько влезет. И я ей завидовал со страшной силой. Мне было жарко, и пить хотелось уже по-настоящему, а Унино плюханье меня только дразнило. В общем, мне не терпелось слезть и присоединиться к Уне, но я же не мог уйти от орангутанов. Я чувствовал, что сейчас проживаю очень важные минуты, что такая встреча, наверное, больше никогда не повторится. Я стал одним целым с этими смиренными существами, и до чего же спокойно мне с ними было. Они не хотели, чтобы я уходил. И я не уходил. Успею ещё попить, сказал я себе, и поплавать тоже успею.

Бабах! – над головой громыхнуло так, что дерево покачнулось. И хлынул дождь. Поляна тут же исчезла за сплошной стеной воды. Цепляясь друг за дружку, согнувшись под ливнем, вмиг промокшие и перемазавшиеся обезьяны кинулись искать убежище. Но от такого шквала под инжирными деревьями не укроешься. Я заметил, что две матери приспособили огромные листья вместо зонтиков – в точности как делал я. И им, и их детёнышам в итоге было не так мокро, как их сородичам. И не так мокро, как мне. Мою ветку поливало словно из ведра, а больших листьев поблизости, как назло, не оказалось. И мне, и орангутанам оставалось только пересидеть бурю. Дождь закончился так же внезапно, как начался. Буря умчалась, оставив за собой в джунглях дождевые капли, туман и необычное безмолвие.

Спустя несколько мгновений я заметил, как Уна ломится через чащу на поляну. Мне сразу бросилось в глаза, что она очень взволнована. «Может, это гром её так напугал?» – подумал я. Но это странно, раньше она никогда не боялась грома. Уна неслась во весь опор, уши так и хлопали; вскинув хобот, она затрубила. Она о чем-то меня предупреждала. Со времени цунами я не видел её настолько взбудораженной.