Мальчик из Бухенвальда. Невероятная история ребенка, пережившего Холокост - [61]
Жан и Жанна приняли мое решение насчет усыновления, хоть и очень расстроились. Жанна стала моей крестной. Мы с ней по-прежнему ходили в кино, на балет и в оперу. Она сделала мне сюрприз и отвела нас с двоюродными братьями на Великого диктатора с Чарли Чаплином. Фильм действительно оказался очень хорошим, как и говорили Лия с Абрамом. Я сразу написал Лие, чтобы рассказать ей и Абраму про фильм и свои впечатления о нем.
Мы с Изабель, Клодом и Мишелем остались близкими друзьями. Я провел несколько недель со всей семьей в их летнем доме в Швейцарии – великолепном загородном шале с видом на Женевское озеро. Мы с Клодом играли в шахматы, а с Изабель и Мишелем – в прятки среди леса. По вечерам мы разжигали на улице костер, жарили каштаны и кукурузу и смотрели, как на опушке пляшут светлячки.
Осенью и зимой 1948 года я проводил много времени с Авророй. Мы сходили с ней на танцы, и не один, а много раз. Однако я сказал ей, что мы можем быть только друзьями. Я чувствовал, что могу ее полюбить, но в то же время ощущал, что эта связь не прочна, и она испытывала то же самое в отношении меня. Она рассказывала, что когда-то ее maman сказала ей: «Каждый, кто входит в твою жизнь, это подарок. Относись к нему так, как будто встретилась с самой собой». – «Еще один человек, говоривший загадками», – рассмеялся я в ответ.
Аврора призналась, что когда увидела меня в поезде, то ощутила, будто мы с ней уже знакомы. Я ответил, что обратил на нее внимание по той же причине. «Может, мы видели друг друга во сне», – улыбнулась она.
Летом 1948 года я сказал мадам Минк и профессору, что готов смириться с тем фактом, что никто из моей семьи не выжил. В пятницу вечером я пригласил в Ле Везине на ужин Жана с Жанной и их детей, а еще Анри, Жака, Розу и Ганну. С помощью поварих Ганна приготовила ужин, похожий на тот, которым мама кормила нас в шаббат. В тот вечер мы вместе помолились за Салека, Марека, Джо и моих родных.
У себя в голове я добавил к общей молитве еще одну, в которой просил Азраэля, ангела смерти, сопроводить мою семью на небеса и помогать им на их пути от земной жизни к жизни вечной, а еще – чтобы они и все погибшие от холокоста остались в людской памяти.
Эсэсовец приказал мне забираться в кузов. Там уже сидели человек двадцать мужчин, худых, как скелеты, с синей от недоедания кожей и лицами, покрытыми струпьями, которые появлялись от разных болезней, наводнявших бараки, как река Каменна свои берега в нашем городке. Некоторые были желтые с головы до ног – те, кто работал с тринитрофенолом, взрывчатым веществом. От него их кожа и глаза желтели, а почки постепенно отказывали.
Я знал, что нас везут в лес, чтобы расстрелять. Но сначала заставят выкопать свои собственные могилы.
– Еще одна крыса, – услышал я слова кого-то из охранников.
– Еда для червей.
Я весь затрясся от ужаса. По ноге потекла горячая струйка мочи.
Я знал, чем рискую, когда выходил на работу все еще бледный и слабый. Но у меня не было выбора. Если бы я не вышел, мое отсутствие наверняка бы заметили.
Когда мой брат Абрам работал на заводе вместе со мной, он перед утренними поверками щипал мне щеки и подкладывал картон в ботинки, чтобы я выглядел старше и выше ростом. Нацистам не особенно нравилось использовать на своих предприятиях детей, поэтому большинство они отсылали – скорее всего на верную смерть.
Я сидел в кузове грузовика, у борта, и глядел наружу – сначала на бараки, длинные, серые с черным, а потом на небо, плывшее перед глазами, словно дымка. Потом заметил облачко, летевшее чуть быстрее остальных – оно было похоже на остров посреди штормового океана. Внезапно дрожь, пронизывавшая меня до мозга костей, прекратилась.
Я увидел свет, как будто лучик солнца пробился сквозь тучи, что, конечно, было невозможно в такой непогожий день.
Мне показалось, что меня будто обернули в теплое мягкое одеяло, принесшее с собой покой и легкость, которых я не чувствовал уже целых три года, с того самого момента, когда немцы захватили Польшу, оккупировали ее и сделали своей.
Мне предстояло умереть, но почему-то это больше не имело значения.
Я начал вспоминать разные вещи, о которых забыл, попав на завод HASAG: как мама пела мне колыбельную, как отец заворачивал в свой талит в синагоге, как мы с братьями играли в футбол. Я даже услышал голос сестры, Лии, обещавшей нам скорую встречу.
Облачко приняло форму крыльев, какие бывают у ангелов. Азраэль – прошептал я. Я уже чувствовал, как он, ангел, переносящий души на небеса, склоняется ко мне и заключает в ласковые объятия.
Ко мне возвращались воспоминания о моментах любви, которые, я знал, навсегда останутся со мной.
Мечта о том, как я возвращаюсь домой в Скаржиско-Каменну, мечта, которая помогла мне пережить холокост, осталась лишь мечтой, напоминающей мне о любви, о любви внутри и вокруг меня, про которую я в свои темные времена позабыл. Моим домом была любовь, которой семья меня окружила, и моя любовь к ним пребудет вечно.
