Малая Бронная - [4]
Суровые, сосредоточенные, пели строго, дружно. Вагончик остановился, пропуская солдат, женщины смотрели на них с надеждой и жалостью. Уходящий строй будто отвечал им:
— О том же поют, — сказал кто-то из сидящих в вагончике старших, и Аля узнала голос деда Коли; и не увидела, как он подхромал к челночку, а вот едет с нею.
Пересев в трамвай, идущий к бульварам, Аля устроилась на пустой задней скамейке. Дед Коля дремал впереди, где меньше трясло полупустой в этот час вагон. А она вспоминала предпоследнее воскресенье…
Сидела в библиотеке. Только раскрыла «Историю государства Российского» Карамзина, мама наманила, и вдруг по читательскому залу, словно ветер по страницам захлопнул одну за другой все книги, из коридора раздалось громко и нервно:
— Война!
Люди бросали книги библиотекарше и громыхали по ажурной лестнице, вниз, забыв главную здесь заповедь: соблюдение тишины. И как сегодня, из репродуктора, но не ранним утром, а в полдень, Аля услышала страшную весть. И стало ей, к собственному замешательству и стыду, жутко и весело. Мерещились какие-то невообразимые перемены, грозный вал войны и блистательная победа! Фанфары сверкающих труб, барабанная дробь, всадники на белых конях, ликующие толпы, знамена, музыка, цветы… театр! Сейчас даже не верилось в ту мгновенную, опьяняющую дурь. Но это было в воскресенье. В понедельник они провожали Игоря на фронт.
Сошла у Никитских ворот, оглянулась. Деда Коли не было. Проехал на Арбат, может, продремал, а скорее из самолюбия, очень уж не любил старик жалостливого внимания.
Утро набрало силу, людей на Малой Бронной полно. По-летнему пестрые, снуют муравьями. И все больше женщины, война начала заметнее подбирать мужчин.
Во втором номере тишина. Все его обитатели на работе, мелюзга под опекой дворничихи Семеновны. Можно и поспать после ночной смены.
Разбудил Алю приход мамы. Она спросила одними глазами: слышала? Аля кивнула и стала одеваться. Пообедали, и мама села в свое низенькое кресло вязать к зиме носки.
Пришли ребята. Пашку Аля сейчас не узнала: на его длинной шее — яйцом маленькая голова…
— Забрали? Когда тебя?
— Не знаю, — меланхолично ответил он и провел длиннопалой рукой по оголенному черепу: — Скоро. Подготовился. Жарко и гигиена.
— Шел бы ты… домой, Пашок, — лениво развалился во всю тахту Горька. — Того и гляди явится конвой! — и захохотал. Пашка с выпускного вечера потопал прямиком в загс. Жену его звали Музой, и она уже ждала ребенка.
Натка, небольшая, плотненькая, смотрела в румяное крупное лицо Горьки с нестрогим осуждением. А он только бровями поигрывал, поддразнивая свою названую сестренку. Аля досадовала на слабость подружки, для нее самой Горька был как разгаданный ребус «найди охотника». Откуда бы ни смотрела, видела всего: самовлюбленный искатель приключений. Натке же все казалось, что он из тех, «кого мама не любила». Этой громадине мамина любовь, как слону цветочек, он уже с няньками на Тверском зубоскалит.
Ответ Пашки прозвучал печально, он даже сам расчувствовался, шмыгнул пряменьким носиком, унаследованным от мамы, в прошлом красавицы.
— Не торопи, может, не увидимся вовсе… слышал обращение Сталина? Ну вот.
— Нормальное обращение, чего это ты? Сам же с нами пел «Смело мы в бой пойдем…».
— «…И как один умрем…» — не закончив, Пашка примолк.
— Паш, там же ничего похоронного, у Сталина. Быть готовыми, сплотиться…
— Мы, пионеры, всегда готовы! — вскочил Горька. — Врагу наше уныние очень кстати… — и плюхнулся обратно в притворном испуге, хлопая глазами.
Дверь отворилась, и в комнату внесла свой огромный живот Муза. Ее припухшие губы зло оттопырились:
— Тебе дружки ближе жены и ребенка? А ну, домой!
Неумело обняв ее за шею, Пашка поцеловал жену в щеку, и она вдруг заплакала, жалостливо и бессильно.
— Ладно, женуля, доревешь дома, пошли.
Поправляя светлые волосы крупными розовыми руками, Натка нетерпеливо поглядывала на Горьку. Им пора домой, а он и не двигается. И Аля погнала Горьку:
— Ты решил вместо меня тут ночевать?
— Жестокая ты, — засокрушался Горька. — Через некоторое время обвздыхаешься: хоть бы Егорушка пришел… Вот убьют, будешь знать.
— Что это на вас с Пашкой накатило? — рассердилась мама. — Не кличь беду, сама явится.
— Со мной ничего не стрясется, я, Анастасия Павловна, заговоренный.
— Разговорчивый. С малых лет такой, — улыбнулась мама.
Вышла Аля с Горькой и Наткой на крыльцо, а там Пашка с Музой шепчутся. Постояли все вместе, послушали тишину двора, и вдруг из дверей громыхнула Нюрка Краснова:
— Ой, Муза, да у тебя двойня будет, расперло донельзя!
— А тебе завидно? Не сумела родить, так другим не мешай, — больно задела Муза Нюрку, но, увидев подходившую осанистую свекровь, добавила: — Теперь и один в тягость.
Свекровь завелась с ходу:
— Об этом, Муза, надо было думать, когда Пашу окручивала.
— В точку, Вер Петровна, — поддакнула Нюрка. — Чего посеешь, то и пожнешь.
От этой перепалки Пашка подался к воротам, там и догнала его Аля:
— Ты чего? И Музу, и маму жаль?
.В третий том входят повести: «Смерть Егора Сузуна» и «Лида Вараксина» и роман «И это все о нем». «Смерть Егора Сузуна» рассказывает о старом коммунисте, всю свою жизнь отдавшем служению людям и любимому делу. «Лида Вараксина» — о человеческом призвании, о человеке на своем месте. В романе «И это все о нем» повествуется о современном рабочем классе, о жизни и работе молодых лесозаготовителей, о комсомольском вожаке молодежи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.
«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».
В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.