Малая Бронная - [13]
— Спичка… зажигательная, — и он приобнял Алю.
— Обалдел! — вывернулась от него Аля. — Скажу Нинке, чтоб отвела тебя к психиатру.
Он присмирел. К ней у Барина особое отношение: Аля единственная из соседей признавала интересной его работу. Во втором номере он всем предлагал контрамарки, но…
— Ага, нашел дур время просеивать зазря, — угрюмо отмахивалась Глаша, а Маша уже тряслась от смеха.
— Что, по-вашему, в театр ходят только дураки? — приуныл Барин: не видать ему почета в своей квартире, а значит, и во дворе.
Не захотела было остаться дурой Нюрка, пошла с Алей, да, как назло, шел балет. Смотрела Нюрка, крепилась, но к концу первого акта не выдержала:
— Чего это девки такие дробненькие? Некормленые? — Аля фыркнула, а Нюрка догадалась: — Чтоб легче ногами дрыгать! Да и мужикам таскать нормальных — руки оторвутся. И что их заставляет голодными крутиться? Смотреть на такое мытарство… у главной вон все косточки наружу… Уйду я.
И ушла, и больше в театр ни ногой.
Утешением Барина оставалась Аля, любившая театр. И теперь, слушая малорослого сладкопевца, Аля вспомнила историю появления Барина на Малой Бронной.
Приятель Алиного отца переслал с молодым мужчиной книги. Прожив у них неделю, будущий Барин прямо-таки влюбился в хозяина, в его авторитет и на работе, и в квартире, уверовал в его могущество, способность помочь новому знакомому… И тут же, во втором номере, он обнаружил возможность перебраться в Москву из своей уральской глуши. Этой зацепкой оказалась племянница мамы, чуть ли не троюродная, которую взяли сюда, чтобы училась.
Нинка была толстая, неповоротливая, белобрысая молчунья. Найти путь к ее сердцу оказалось несложно: цветочки, ресторан, комплименты, все для Нинки было неожиданным чудом. Расписавшись с нею, Барин скоро заскучал и сбежал от новой жены на свой Урал. Нинка извелась, уже и ждать перестала, как вдруг он явился. И был потрясен: вместо бесцветной толстухи нашел тоненькую, иссохшую от любовной тоски кудрявую блондинку с черными ресницами и шнурочками бровей. И Барин смилостивился, стал ласков и заботлив.
Однако мечтам о карьере не суждено было стать реальностью: отец Али умер. А Барин прибился к знакомому берегу: стал работать в театре администратором. Вскоре родился Олежка, тихий наблюдатель, как определил его характер папаша.
Мама отдала одну комнату племяннице с мужем, себе с Алей оставила другую. Нинка все же окончила курсы бухгалтеров и стала жить, как чужая. Почувствовав себя в доме первым лицом после смерти отца Али, Барин перестал играть в порядочность, стал самим собой, резонером, как определила мама его жизненное амплуа.
Однажды он вышел на кухню в нижнем белье и, оттягивая кальсоны на манер галифе, похвастал:
— Егерское бельецо, чистая шерсть!
Все оторопели. Первой закричала Маша, перекрывая шум примусов.
— Как барин разгуливает, бесстыжие глаза!
Он озлился. Назло расхаживал в своем егерском белье, закрывал Машу с ее командированным мужем на висячий замок, а однажды с этим мужем, Денисом Совой, поспорил на бутылку портвейна и поехал в Нинкином халате и шляпе, нацепив на шею бусы, в трамвае. Туфли жены, на высоких каблуках, он снял сразу за воротами, сильно жали. За ним пошли только Денис и Аля, остальные остались ждать во дворе.
На Барина оглядывались, а в трамвае к нему подошел милиционер и вежливо предложил:
— Гражданин, сойдите, люди волнуются, считают душевнобольным.
Вернулись они пешком. Денис не поставил бутылку:
— Был уговор в полной форме, а ты без обутки.
— Жмот!
Это было ложью, Денис был щедрый, но считал уговор дороже денег, и, не приученный обороняться словами, сделал это кулаками. Расквашенный нос Барин Денису не простил, перестал с ним разговаривать.
— Я живу своим устанным трудом, а он морду воротит? Бар-рин… — с презрением процедил Денис и затаил обиду.
Тенорок умолк, и наступившую тишину прорвал радиоголос:
— Граждане, воздушная тревога миновала — отбой. Граждане… отбой… отбой.
Убрав патефон, Аля помчалась за мамой, Славик за теткой-нянькой Зиной, Натка пошла к себе.
Навстречу тянулся поток людей из бомбоубежища. Лица бледные, какие-то усталые, хотя, казалось, сидели, отчего устать?
— Ждать да догонять самая тягомотина, — крикнула бегущая к Славику Зина. — Где ты был? И как я тебя потеряла в толпе? Пошли накормлю, голодный, перепугался, да?
— Ага, — успокоил свою тетку-няньку Славик.
Мама тоже бледная, молчит, а увидела во дворе деда Колю, сказала сердито:
— Пропади они пропадом, и убежище, и Гитлер! Чтобы я еще хоть раз в подвале тряслась? Ни за что! Умирать, так вместе и на воле.
— А помните, Анастасия Павловна, первую бомбежку? — ласково поглядел на нее дед Коля из-под сивых бровей.
— Ха, повыскакивали, головы задираем, веселимся… как же, учебная тревога, очень интересно.
Дед Коля потихоньку смеялся. Он всегда радовался встречам с мамой, да не очень умел занять ее разговором.
— Пошли, мам, все кончилось.
— Э, несмышленыш, все только началось, — вздохнула мама.
Все в доме опять стихло, только подружки на крыльце первого номера шептались.
— Письмо от Игоря есть?
— Нет…
С Иваном Ивановичем, членом Общества кинолюбов СССР, случились странные события. А начались они с того, что Иван Иванович, стоя у края тротуара, майским весенним утром в Столице, в наши дни начисто запамятовал, что было написано в его рукописи киносценария, которая исчезла вместе с желтым портфелем с чернильным пятном около застежки. Забыл напрочь.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В своей второй книге автор, энергетик по профессии, много лет живущий на Севере, рассказывает о нелегких буднях электрической службы, о героическом труде северян.
Рассказ о последних днях двух арестантов, приговорённых при царе к смертной казни — грабителя-убийцы и революционера-подпольщика.Журнал «Сибирские огни», №1, 1927 г.
«— Священника привези, прошу! — громче и сердито сказал отец и закрыл глаза. — Поезжай, прошу. Моя последняя воля».
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».