Малая Бронная - [12]
— В военкомат его!
— В милицию!
— А что он сделал?
— Сигналил из окна светом.
— Люди… я нечаянно задел штору светомаскировки… спешил, товарищи, я же… — взывал задержанный, и не пытаясь вырваться.
— Нашел товарищей, вредитель!
Лица разъяренных, перепуганных спросонья, взбудораженных людей то появлялись в наплывающем свете, то пропадали в темноте. И тогда оставались только голоса, возбужденные, злые, на высоких нотах, и казалось, вопит, протестуя, сама страшная ночь под грохот и вой орудий…
Настасья Павловна вдруг поднырнула под локти впереди стоящих, заслонила человека в шляпе, раскинув руки с узелком и бутылкой воды:
— Вы ослепли?! Это же наш бухгалтер из домоуправления.
— Может, был бухгалтером, да обернулся шпионом!
— Мужик не старый, а не на фронте?
— Так у него чахотка! — выкрикнула, узнав его, Маша.
— Ходят тут в шляпах…
Бухгалтера бросили, и он, пошатываясь, побрел следом за бегущими, сняв шляпу и смахивая ею слезы.
— Перепугался, сердешный, — пожалела Маша.
— Любой на его месте… — буркнул Барин, торопясь обогнать людей.
Устроив маму на одеяле, под синей лампочкой, недалеко от двери, глянув на усталое родное лицо, Аля поспешила обратно.
Сразу поднялась на чердак. Проем сетчатого окна распахнут, и в нем сидит Славик. Аля устроилась рядом, и сразу услыхала знакомое поскрипывание рассохшейся чердачной лестницы, шаг через ступеньку, и опять… Натка! Она прижалась щекой к лицу Аси, щелкнула Славика по макушке:
— Как дела, рабочий класс? Медицинская помощь требуется?
Перешучиваясь, все трое вылезли на крышу. В перекрестье голубого света, совсем невысоко, застыл самолет, его черный контур казался одновременно угрожающим и беспомощным.
— Поймали! Ведут, ведут! — восторженно подпрыгнул Славик, забыв, где он, но Натка уцепила его за куртку сзади.
Снизу, со двора, кто-то сказал:
— Кабы разгружаться не вздумал, фашист клятый…
— Не посмеет, — ответил дед Коля от своей двери. — Ему, гаду, жить охота, а пробомбит, сразу к стенке.
И дед оказался прав. Фашист-бомбардировщик, как заколдованный, снижался, будто сползал по лучу прожектора на землю.
Пока они разевали рты на пойманного, другие, с высоты, бросали бомбы. По-крыше и мостовой отчетливо застучало: гук, гук, гук… И вдали с оттяжкой — гу-ук, гу-ук… Во дворе вспыхнуло несколько костерков. На крыше что-то шипело. Обернулись — катится огненный шар, другой зацепился у трубы.
— Зажигалками сыпанул… — И Славик схватил лопату, поддел ею огненный шар и сбросил во двор.
А по крыше катились темные «дыньки» — невзорвавшиеся бомбочки.
Дым и кисловато-горький запах ел глаза, но Аля подбиралась к трубе, скорее! Вот он, огонь, яркий, сам как сигнал для фашистского летчика. Сковырнула его и погнала к водостоку, там поднажала, и полетел шар, освещая асфальт двора, толстые подножья тополей. Вернулась к гребню крыши, хорошо, что не крутая, и снова взялась помогать Натке и Славику сбрасывать «дыньки» во двор. Там их подхватывали дед Коля с какими-то мужиками, сбивали огонь, если взрывались, совали в бочку с водой, и тогда пар, поднимаясь, клубясь, громко шипел. Остальные бомбы совали в песок… Справились.
Ребята распрямились, посмотрели вокруг и замерли. В соседнем дворе за школой пылал сарайчик, и от него бежали гуси, такие странные, с огненными хвостами… Загорелись, вырвались из сарая, а спасти некому. Аля видела в бомбоубежище их хозяина, соседского дворника, отца Музы, сидит рядом с ней, жена возле и младших двое. Надо помочь бедным птицам… Но тут ухнуло, где-то близко врезалась большая бомба. И опять застучал по крыше бомбопад. Пришлось юркнуть на чердак, переждать и вновь чуть спустя катать «дыньки» по крыше, сбрасывая во двор, закидывать огонь песком.
Затихло. Световые перекрестья уходили куда-то за Тверской бульвар. Еще ухали орудия, щелкали осколки зенитных снарядов по мостовой, но все дальше, глуше…
Спустились во двор, а там остался один дед Коля, подхватив две невзорвавшиеся бомбочки, хромал с ними к ящику с песком.
— Дедунь, зачем же две в одну лопату? Взорвутся! — испугалась Натка.
— Не-е, это бомбы для слабонервных, грош им цена.
Побежали за школу. Никаких гусей… Спасли или украли?
— Пошли к нам до отбоя, — предложила Аля.
Поставили на стол патефон, Славик лихо накрутил ручкой пружину, и вот уже сладкий тенорок упивается безнадежностью:
Слушая, Аля улыбнулась. В мае Барин привел ее на концерт в Парке культуры. Зашли куда-то сзади сцены в совершенно пустую комнату, посредине которой на единственном стуле в светлом костюме сидел обладатель сладкого тенорка, выводящего сейчас:
— Вот моя протеже, — сказал тогда Барин певцу, сделав шаг в сторону от Али, чтобы получше показать.
— Очень приятно, — улыбнулся певец.
Круто повернувшись, Аля вышла. Барин догнал ее у выхода.
— Что за фортели?
— Зачем он мне? Снизошел, улыбнуться, не поднявшись со стула… Ах, радость!
— Он не мог встать. Маленький, ниже тебя.
— А зачем мне его рост?
— Хэх-хэх-хэх… — давился Барин смехом. — Он хотел тебе понравиться. Ты же знаешь какая?
— Знаю, — опередила она его. — Злющая и тощая, как спичка.
