Малая Бронная - [102]
— Ого, заманчиво, спасибо, приду.
Оставив чемоданчик в своей неуютной комнате, Вера пошла на речку и только тут вспомнила о Жукове.
Он ушел не попрощавшись, видно, не хотел мешать встречающим ее друзьям. А жаль.
Вера долго сидела на мостках у старой мельницы. Прозрачная вода неширокой Песчанки, мягкий луч, лес на том берегу: все казалось таким близким, нужным. А что ж, она и впрямь патриотка Песчанска!
3
На следующий же после приезда день Веру вызвали в райком партии. Она не сомневалась, что разговор будет о Сажевском. Шарапов вернул ей все дела, в том числе и торговское, даже не заглянув в них. Странным казалось, что райком ожидал ее приезда, вместо того чтобы выяснить все с прокурором или его помощником.
В райком она шла спокойно. Первый секретарь слыл человеком мягким, толковым. Ее сразу провели к Хлебникову.
Секретарь разговаривал по телефону, и Вера смогла осмотреться. Ей понравился строгий кабинет. Ничего лишнего. Большой стол, книжный шкаф, парусиновые шторки, портреты вождей в простых рамках.
Невольно сравнила с кабинетом прокурора. Климов натащил трофейных кресел, хрупких стульчиков, этажерок.
Хлебников положил трубку и протянул Вере загорелую руку:
— Здравствуйте, товарищ следователь, — пристально посмотрел ей в лицо и резко бросил: — Из молодых, а ранняя!
От неожиданности Вера вздрогнула. Наступила напряженная тишина. Хлебников нервно прошелся по кабинету, поправляя выгоревшую гимнастерку, потом остановился перед Верой. Они оказались одного роста, и его круглые глаза и сердито шевелящиеся седоватые брови были совсем рядом.
— Мало у меня неприятностей, так возись еще с вами! Почему для вас Климов не авторитет? Своевольничать легко, а обдумать свои поступки трудно?
Вера явно ничего не понимала, и Хлебников сбавил тон.
— Ну скажите, кто дал вам право расправляться со старым большевиком? Ведь Сажевский и такие как он жизнь отдавали за революцию! А вы с налету!..
Целый митинг. Это она-то расправляется! Вера покраснела:
— Прошу сказать мне конкретно…
— А вы не знаете, что описали имущество Сажевского незаконно? Откуда у него обстановка, поинтересовались?
— Не успела, пришлось срочно выехать.
— Она не успела! Хорошо, что арестовать не успели, хотя намечали.
— Неправда, я…
— Вот как? Кому я должен верить, прокурору или вам? Пора научиться уважать людей и разбираться в делах досконально. Это ваша обязанность.
Вера прижала пальцами забившуюся на виске жилку.
Ну и Климов, каков! Спрятался за нее.
А Хлебников не унимался:
— Запомните: члены партии прежде всего отвечают перед своей партией. А теперь идите. И немедленно прекратите это грязное дело.
— Не знаю, кто и как вас информировал, — с трудом подавляя нервный озноб, проговорила Вера, — дело я не прекращу, пока не доведу его до конца.
— До какого конца? — резко повернулся Хлебников.
— До честного. Пока еще рано делать выводы.
— Вот как! Ну хорошо, тогда извольте сказать ваше мнение, — сбавил тон Хлебников, посматривая на Веру с явным любопытством.
— Я уже сказала.
— О выводах? — Он вдруг рассмеялся. — Принципиальная вы особа.
— Не возражаю.
— Ну что же, желаю всех благ, и держите меня в курсе.
Вера ушла ободренная. Хлебников не лучшим образом обошелся с нею, но он прав. С Сажевским нужно разобраться очень тщательно. А с Климовым придется говорить начистоту, трудно это, но ничего не поделаешь.
В кабинете Климова Вера застала начальника МГБ Тихона Черняка. Его простецкое, курносоватое лицо лучилось от смеха.
— Что у тебя? — спросил Климов с таким видом, словно она помешала важному делу.
— Почему вы ввели в заблуждение райком с делом Сажевского? — с раздражением бросила ему Вера.
— Видал, Тихон, яйца курицу учат! — покачал лысой головой Климов.
— Сажевский если и жулик, то рядовой. С нашей точки зрения не опасен, — отозвался Черняк добродушно.
— А живет как? Барахла натащил и все такое, — упорствовал Климов.
— Была до войны такая мода, премировать ответработников мебелью, так эти шкафы и комоды у Сажевского и есть поощрительные.
Черняк вынул пачку хороших папирос и предложил Вере:
— Угощайся, Сергевна, не нервничай по пустякам, таких Сажевских будет у тебя в жизни навалом.
— «Беломор»? — удивилась Вера, беря папиросу.
— Если у меня не будет, то у кого же еще? — похвастал Черняк, и его наивные голубые глаза заблестели от удовольствия.
— Разве я просила у вас санкцию на арест Сажевского? — настойчиво продолжала Вера свой разговор с Климовым.
— Не помню, не помню, — отмахнулся Климов.
— Ну как с вами говорить!
— А никак.
— Брось его, Сергевна, садись со мной, я тебе о Христе расскажу.
— Поймал-таки? — лениво поинтересовался Климов.
— Поймал, только он сразу из Христа превратился в Иуду. Слышь, Сергевна, тут один молодой парень объявил себя Христом и проповедовал «не убий». Я его в психбольницу. Там подтвердили: симулянт. Прижал его покрепче, да ты не морщись, это дело необходимое, ну он и раскололся. Указал дом, а там в подвале десять красавцев, братьев во Христе, от фронта прячутся. А теперь со своим Христом прямиком на передовую попадут, — Черняк смеялся, закинув круглую голову, а Вера смотрела на его большие руки с коричневыми от табака ногтями и такими же, как на лице, веселыми веснушками. Руки казались мягкими и теплыми. Неужели в этом простоватом мужике скрывается такая жестокость?
В первую книгу киргизского писателя, выходящую на русском языке, включены три повести. «Сказание о Чу» и «После ливня» составляют своего рода дилогию, посвященную современной Киргизии, сюжеты их связаны судьбой одного героя — молодого художника. Повесть «Новый родственник», удостоенная литературной премии комсомола Киргизии, переносит нас в послевоенное киргизское село, где разворачивается драматическая история любви.
Тевье Ген — известный еврейский писатель. Его сборник «Наши времена» состоит из одноименного романа «Наши времена», ранее опубликованного под названием «Стальной ручей». В настоящем издании роман дополнен новой частью, завершающей это многоплановое произведение. В сборник вошли две повести — «Срочная телеграмма» и «Родственники», а также ряд рассказов, посвященных, как и все его творчество, нашим современникам.
Бурятский писатель с любовью рассказывает о родном крае, его людях, прошлом и настоящем Бурятии, поднимая важные моральные и экономические проблемы, встающие перед его земляками сегодня.
Новый роман-трилогия «Любовь и память» посвящен студентам и преподавателям университета, героически сражавшимся на фронтах Великой Отечественной войны и участвовавшим в мирном созидательном труде. Роман во многом автобиографичен, написан достоверно и поэтично.
Нынче уже не секрет — трагедии случались не только в далеких тридцатых годах, запомнившихся жестокими репрессиями, они были и значительно позже — в шестидесятых, семидесятых… О том, как непросто складывались судьбы многих героев, живших и работавших именно в это время, обозначенное в народе «застойным», и рассказывается в книге «В полдень, на Белых прудах». Но романы донецкого писателя В. Логачева не только о жизненных перипетиях, они еще воспринимаются и как призыв к добру, терпимости, разуму, к нравственному очищению человека. Читатель встретится как со знакомыми героями по «Излукам», так и с новыми персонажами.
Русский солдат нигде не пропадет! Занесла ратная судьба во Францию — и воевать будет с честью, и в мирной жизни в грязь лицом не ударит!