Малая Бронная - [102]

— Ого, заманчиво, спасибо, приду.

Оставив чемоданчик в своей неуютной комнате, Вера пошла на речку и только тут вспомнила о Жукове.

Он ушел не попрощавшись, видно, не хотел мешать встречающим ее друзьям. А жаль.

Вера долго сидела на мостках у старой мельницы. Прозрачная вода неширокой Песчанки, мягкий луч, лес на том берегу: все казалось таким близким, нужным. А что ж, она и впрямь патриотка Песчанска!

3

На следующий же после приезда день Веру вызвали в райком партии. Она не сомневалась, что разговор будет о Сажевском. Шарапов вернул ей все дела, в том числе и торговское, даже не заглянув в них. Странным казалось, что райком ожидал ее приезда, вместо того чтобы выяснить все с прокурором или его помощником.

В райком она шла спокойно. Первый секретарь слыл человеком мягким, толковым. Ее сразу провели к Хлебникову.

Секретарь разговаривал по телефону, и Вера смогла осмотреться. Ей понравился строгий кабинет. Ничего лишнего. Большой стол, книжный шкаф, парусиновые шторки, портреты вождей в простых рамках.

Невольно сравнила с кабинетом прокурора. Климов натащил трофейных кресел, хрупких стульчиков, этажерок.

Хлебников положил трубку и протянул Вере загорелую руку:

— Здравствуйте, товарищ следователь, — пристально посмотрел ей в лицо и резко бросил: — Из молодых, а ранняя!

От неожиданности Вера вздрогнула. Наступила напряженная тишина. Хлебников нервно прошелся по кабинету, поправляя выгоревшую гимнастерку, потом остановился перед Верой. Они оказались одного роста, и его круглые глаза и сердито шевелящиеся седоватые брови были совсем рядом.

— Мало у меня неприятностей, так возись еще с вами! Почему для вас Климов не авторитет? Своевольничать легко, а обдумать свои поступки трудно?

Вера явно ничего не понимала, и Хлебников сбавил тон.

— Ну скажите, кто дал вам право расправляться со старым большевиком? Ведь Сажевский и такие как он жизнь отдавали за революцию! А вы с налету!..

Целый митинг. Это она-то расправляется! Вера покраснела:

— Прошу сказать мне конкретно…

— А вы не знаете, что описали имущество Сажевского незаконно? Откуда у него обстановка, поинтересовались?

— Не успела, пришлось срочно выехать.

— Она не успела! Хорошо, что арестовать не успели, хотя намечали.

— Неправда, я…

— Вот как? Кому я должен верить, прокурору или вам? Пора научиться уважать людей и разбираться в делах досконально. Это ваша обязанность.

Вера прижала пальцами забившуюся на виске жилку.

Ну и Климов, каков! Спрятался за нее.

А Хлебников не унимался:

— Запомните: члены партии прежде всего отвечают перед своей партией. А теперь идите. И немедленно прекратите это грязное дело.

— Не знаю, кто и как вас информировал, — с трудом подавляя нервный озноб, проговорила Вера, — дело я не прекращу, пока не доведу его до конца.

— До какого конца? — резко повернулся Хлебников.

— До честного. Пока еще рано делать выводы.

— Вот как! Ну хорошо, тогда извольте сказать ваше мнение, — сбавил тон Хлебников, посматривая на Веру с явным любопытством.

— Я уже сказала.

— О выводах? — Он вдруг рассмеялся. — Принципиальная вы особа.

— Не возражаю.

— Ну что же, желаю всех благ, и держите меня в курсе.

Вера ушла ободренная. Хлебников не лучшим образом обошелся с нею, но он прав. С Сажевским нужно разобраться очень тщательно. А с Климовым придется говорить начистоту, трудно это, но ничего не поделаешь.

В кабинете Климова Вера застала начальника МГБ Тихона Черняка. Его простецкое, курносоватое лицо лучилось от смеха.

— Что у тебя? — спросил Климов с таким видом, словно она помешала важному делу.

— Почему вы ввели в заблуждение райком с делом Сажевского? — с раздражением бросила ему Вера.

— Видал, Тихон, яйца курицу учат! — покачал лысой головой Климов.

— Сажевский если и жулик, то рядовой. С нашей точки зрения не опасен, — отозвался Черняк добродушно.

— А живет как? Барахла натащил и все такое, — упорствовал Климов.

— Была до войны такая мода, премировать ответработников мебелью, так эти шкафы и комоды у Сажевского и есть поощрительные.

Черняк вынул пачку хороших папирос и предложил Вере:

— Угощайся, Сергевна, не нервничай по пустякам, таких Сажевских будет у тебя в жизни навалом.

— «Беломор»? — удивилась Вера, беря папиросу.

— Если у меня не будет, то у кого же еще? — похвастал Черняк, и его наивные голубые глаза заблестели от удовольствия.

— Разве я просила у вас санкцию на арест Сажевского? — настойчиво продолжала Вера свой разговор с Климовым.

— Не помню, не помню, — отмахнулся Климов.

— Ну как с вами говорить!

— А никак.

— Брось его, Сергевна, садись со мной, я тебе о Христе расскажу.

— Поймал-таки? — лениво поинтересовался Климов.

— Поймал, только он сразу из Христа превратился в Иуду. Слышь, Сергевна, тут один молодой парень объявил себя Христом и проповедовал «не убий». Я его в психбольницу. Там подтвердили: симулянт. Прижал его покрепче, да ты не морщись, это дело необходимое, ну он и раскололся. Указал дом, а там в подвале десять красавцев, братьев во Христе, от фронта прячутся. А теперь со своим Христом прямиком на передовую попадут, — Черняк смеялся, закинув круглую голову, а Вера смотрела на его большие руки с коричневыми от табака ногтями и такими же, как на лице, веселыми веснушками. Руки казались мягкими и теплыми. Неужели в этом простоватом мужике скрывается такая жестокость?