Макорин жених - [101]

— Вот, Егор Павлович, мы из тебя инженера сделали.

Егор вертел бумагу и так и сяк, ее содержание не сразу дошло до него.

— Что такое, не пойму, — говорил он, вчитываясь в лиловые строчки. — Меня, техноруком? Да вы что, разыгрываете? Так сегодня ведь не первое апреля.

— Ничего не разыгрываем, берись за дело, хозяйничай, — серьезно сказал Синяков.

Бережной смотрел на него, на племянника, переминался с ноги на ногу.

— А ежели не справлюсь? — спросил он.

Синяков встал, потрогал для чего-то конец карандаша, вставленного им же в старую дыру от гвоздя в телефонном футляре, заглянул в окошко, вышел из-за стола и, остановясь против Бережного, сказал:

— Не справимся, так вместе отвечать будем… Так-то, Егор Павлович.

Бережной, не зная, что делать с бумагой, свернул ее четвертушками, сунул в карман, сразу же вынул и положил на стол.

— Ты подшивать, Синяков, будешь или как?

— Подошьем, это не твоя забота.

Дмитрий Иванович, наблюдавший из угла эту сцену, подошел к Егору, протянул ему руку.

— Ну, товарищ технорук, поздравляю с вступлением в должность. Сегодня, видимо, придется принять все техническое хозяйство, познакомиться с ним, а завтра прошу продумать мероприятия по упорядочению эксплуатации тракторного и машинного парка, ремонтно-механической базы, энергетических точек. Обращаю внимание товарища технорука на главное: подбор и расстановку механизаторских кадров. А в общем, дядюшка, приступай и действуй, — сменив официальный тон, заключил Дмитрий Иванович.

— Есть, товарищ главный инженер! — по-военному вытянулся Бережной. — Разрешите идти?

Тяжелый, угловатый, он удивительно легко повернулся и твердо зашагал к дверям. Синяков подмигнул Дмитрию Ивановичу.

— Видал, как мы кадры-то куем в Сузёме?

— Не знаю, товарищ Синяков, как ты к этой кадре еще притрешься, — улыбнулся главный инженер.

Синяков вздохнул.

— Будем притираться как-нибудь, обкатаемся…

Глава десятая ПЕНИЕ В ДОМИКЕ НА ОКРАИНЕ

1

Поздно вечером Дмитрий Иванович возвращался из делянки. Кругом было тихо-тихо. В дремотной оцепенелости стояли сосны, чуть освещенные дальними огнями поселка. Телеграфные столбы вдоль дороги гудели ровно и умиротворенно. Изредка с заречной стороны доносилось тявканье собаки, а от проруби слышался девичий смех, звяканье ведер да плеск воды. Дмитрию Ивановичу почудилось, что он слышит приглушенный звук песни. Он остановился, поднял наушник шапки. Да, в крайнем домике улицы пели. И, кажется, пели молитву. По крайней мере мотив походил на церковный. Дмитрий Иванович сообразил: в этом доме жил, насколько помнится, бывший его сосед Ефим Маркович. Конечно, тот дом, вот и доска у калитки с грозной надписью голландской сажей: «Цѣпная собака». Выходит, жив бывший кожевник и, видать, блюдет заветы своей преподобной тещи. Интересно, чем же он занимается?

Пение в домике затихло, и в то время, когда Дмитрий Иванович проходил мимо калитки, она распахнулась. На дорогу вышел Фишка. Он узнал Бережного, прикоснулся рукой к шапке, хотел, ускорив шаги, уйти вперед. Дмитрий Иванович окликнул его:

— Куда заспешил, земляк?

— Да уж поздновато, Дмитрий Иванович…

— А у вас тут что — вечерня была?

— Собирались… Попели, не без этого…

— Значит, жив Ефим Маркович? Здоров ли?

Фиша замедлил шаги, с недоверием вгляделся в лицо главного инженера: что он, шутит? Ефимовым здоровьем интересуется…

— Ничего, во здравии.

Сзади скрипнула Ефимова калитка, послышались женские голоса, группа женщин вышла из дома. Они крестились, твердили молитвы.

— Так-так, Платонидина практика продолжается, — усмехнулся Дмитрий Иванович.

— Блюдем Христовы обычаи, — покосился Фиша.

Дмитрий Иванович не заметил, что среди женщин, вышедших из Ефимова домишка, была молодая девчонка. Все они показались ему старухами.

Сапожной мастерской у Ефима теперь не было, в ее помещении устроили молельню. Сам он, переняв по наследству Платонидино ремесло, превратился в проповедника, но действительным верховодом в святом деле был не он. Верховодом был Фишка. Командировки в роли вербовщика рабочей силы по деревням и дальним городам Фишка успешно совмещал с обязанностями «странника». Это была важная должность. Недаром слово странник вошло и в само название секты. Название длинное и торжественное: Истинные Православные Христиане (странники). На молитвенниках, которыми секта снабжала своих единоверцев, это название церковнославянской вязью было начертано сокращенно: ИПХ(с). Сектанты не признавали попов, к иконам же относились безразлично: можно молиться иконе, а можно и просто так. Поскольку церкви не имелось в наличии, приходилось службу вести без нее и обосновать это «теоретически» так: бог вездесущ, где он, там и божий дом. Вербовали сектанты в свои ряды настойчиво и упорно, но вербовка шла туго. Хоть и «модернизированная», религия людей не привлекала. Поэтому члены секты получили твердое задание: каждому привлечь не менее одного человека. Фишка решил показать пример и завербовать не какую-нибудь старуху, а молодую цветущую девицу. Его выбор пал на Нину.

Когда Доретта услышала предложение своего возлюбленного, она опешила. Фишенька до этого и виду не показывал, что он верующий, да еще и сектант. Он не хотел к своим любовным утехам примешивать святошеский привкус. Но когда потребовалось, он открыл карты и ловко воспользовался слепой привязанностью Доретты.