Макаки в полумраке - [2]
Куда уехать Владимиру Фомичеву? В США - к Евтушенко? Но у Гангнуса нет Смоленщины. Там не звенит клятва Кутузова в храмах. Там не мыкают седые вдовы разбойную нужду, кинутую на нас олигархами, демократами, сотоварищами Гангнуса по его иезутскому депутатству...
Пронзительное ощущение любви, распахнутая встреча с ивой и соловьем, лиричность стихов-признаний дают возможность передохнуть поэту от черных дум, от ежедневных мук - где найти счастливый очаг рядового труженика?
Сладостны и улица, и сад,
Если сердце покорилось страсти,
Поменяв на поцелуй напасти,
Переполнившись
влеченьем к счастью,
Если взоры радостью горят.
На пути в поэзию Владимира Фомичева поддержали Михаил Львов и Владимир Цыбин, Сергей Поделков и земляк Виктор Смирнов, Всеволод Сурганов и Екатерина Шевелева, Владимир Костров и Юрий Пашков, Николай Денисов и Юрий Никонычев, а я ликую, что о них, наверное, о каждом, я успел сказать благодарное слово, включая Максима Замшева, Ивана Голубничего, Евгения Юшина, идущих за нами. Спасибо и Леониду Ханбекову, издавшему красивую и щемяще лиричную книгу "Лирика" Владимира Фомичева.
Лирика - в песне. Лирика - в дружбе. Лирика - в грядущем, в завтрашнем дне, а не склока и разбой, не грабеж и сиротство. Мы, русские, тысячу раз уважение к себе заслужили и покой к дому своему.
Совесть сибиряка
Отец мой, потомственный лесник, следопыт, иногда упрекал меня: -Ты, сынок, не агитируй меня за друзей. Я посмотрю в лицо человеку - всё тебе расскажу о нем. Друзья твои - люди хорошие!- И я умолкал, приводя по десять и по двадцать поэтов погостить за обедом в нашем дому...
А теперь я гляну в лицо Борису Бурмистрову - ясно: добрый, честный, сильный и верный поэт у России. А много ли мы о нем пишем?
Вот и роща поредела,
Просветлела даль и высь -
Время сжато до предела,
До предела сжата жизнь.
Ясно. Ничего не пропустит, горького и трагичного, из жизни родного края, родной страны этот поэт. Чтобы выплеснуть из сердца такие слова и такие строки - надо запастись пережитым, а пережитое не бывает только грустным или веселым, только разящим или покорным. Пережитое - космос, где загораются и потухают звезды, родятся и умирают светила: пережитое - твои отец и мать, ты сам, дети и внуки твои. Пережитое - русский дом твой, то поднимающий ликующие глаза над миром, то опускающий их долу…
Сказала, что вышла на миг,
Сто лет с той поры пролетело...
Исчез под водой Материк,
И память, как платье, истлела.
Сказала: вернусь, подожди,
Куплю только в булочной хлеба...
Давно испарились дожди,
От зноя потрескалось Небо.
Остался лишь в памяти лик,
Живу, новый день ожидая...
То солнце проглянет на миг,
То капля падет дождевая.
Я читал это стихотворение жене, зная, что у Бориса Бурмистрова дочь выкрали "мигранты востока", надругались над ее молодостью и зверски её убили, выбросив на сибирский мороз из автомобиля. Поэту, сибиряку, как вынести такое? Он ведь - сибиряк. У нее ведь - мать есть. Он ведь - поэт и воин. Он ведь - защитник семьи и России. У них ведь - Дом, русский дом, глазастый и приветливый!..
В дни гонений,
вражды
и мытарства
Чудный голос я слышал вдали,
Был вне времени я, вне пространства,
И летел, не касаясь земли.
Над тем стихотворением плакали мы с женою, а над этим - летели, хотя оно и с поволокой тоски. Но - утверждающее право на свободу и счастье!
Владимира Фомичева, мальчика, чуть не сожгли вместе с мамой, чуть не уничтожили фашисты, а кто доченьку-красавицу лишил жизни? Кто опустил в русскую ширь туман кровавый? Почему, скоро уже век, нам, русским, не дают варвары планеты обустроиться и перестать вслушиваться в непонятны призывы и стуки бесконечных палачей?
Тяжело, тяжело. Не поднять головы,
Чуть поднимешь, накинутся гады.
И живи так - не выше болотной травы,
Ниже можешь...
могильной ограды.
Мы с женою потеряли старшего сына. Погиб. Очень внезапна гибель. И, читая стихи из книги "Теплое дыхание зимы" Бориса Бурмистрова, изданной Леонидом Ханбековым, сибиряком московским, мы утирали слезы. Тяжело и одиноко... Но кто же, кто творит на Земле исчадие, кто?
Разрушение православных соборов золоченых - лицо Льва Бронштейна. А расстрел Дома Советов - лицо Ельцина. Окровавленный Ирак - физиономия Буша. Взорванные дома палестинцев, а сегодня - взорванные дома евреев - лицо Шарона. Лица - физиономии. Лица - бандитские. Заселяют. Выселяют. Переселяют. Ликвидируют. Вчера Шарон штыком закалывал грудных палестинских детишек. Сегодня Шарон вышвыривает еврейских детишек из люлек и квартир. Шароны - без виноватостей. Шароны - без покаяний. За партзадницей Ельцина Евтушенко ехал на танке в кровь... Кто он, поэт?
Но поэт - Христос, а не Иуда. Приникнем к стихам Бориса Бурмистрова. Как же не стыдно и как же не страшно посягать на святые волнения?
Послушай, как почки на веточках дышат...
Хочу тебя видеть, хочу тебя слышать!
Весеннего леса призывные трубы...
Хочу целовать земляничные губы!
Но Владимир Фомичев - не Иосиф Бродский. А Борис Бурмистров - не Евгений Рейн. У них есть, а у нас же нету опекающего нас Владимира Бондаренко. А тот, что есть, путает Рейна с Кузнецовым, а Есенина с Высоцким. Одумается - набрасывается на русского поэта Валерия Хатюшина, злится: мол, Хатюшин - русский поэт, а я кто? Потому, наверное, много печали в тихих стихах сибирского поэта Бориса Бурмистрова.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сборник эссе, интервью, выступлений, писем и бесед с литераторами одного из самых читаемых современных американских писателей. Каждая книга Филипа Рота (1933-2018) в его долгой – с 1959 по 2010 год – писательской карьере не оставляла равнодушными ни читателей, ни критиков и почти неизменно отмечалась литературными наградами. В 2012 году Филип Рот отошел от сочинительства. В 2017 году он выпустил собственноручно составленный сборник публицистики, написанной за полвека с лишним – с I960 по 2014 год. Книга стала последним прижизненным изданием автора, его творческим завещанием и итогом размышлений о литературе и литературном труде.
Проблемой номер один для всех без исключения бывших республик СССР было преодоление последствий тоталитарного режима. И выбор формы правления, сделанный новыми независимыми государствами, в известной степени можно рассматривать как показатель готовности страны к расставанию с тоталитаризмом. Книга представляет собой совокупность «картинок некоторых реформ» в ряде республик бывшего СССР, где дается, в первую очередь, описание институциональных реформ судебной системы в переходный период. Выбор стран был обусловлен в том числе и наличием в высшей степени интересных материалов в виде страновых докладов и ответов респондентов на вопросы о судебных системах соответствующих государств, полученных от экспертов из Украины, Латвии, Болгарии и Польши в рамках реализации одного из проектов фонда ИНДЕМ.
Вопреки сложившимся представлениям, гласность и свободная полемика в отечественной истории последних двух столетий встречаются чаще, чем публичная немота, репрессии или пропаганда. Более того, гласность и публичность не раз становились триггерами серьезных реформ сверху. В то же время оптимистические ожидания от расширения сферы открытой общественной дискуссии чаще всего не оправдывались. Справедлив ли в таком случае вывод, что ставка на гласность в России обречена на поражение? Задача авторов книги – с опорой на теорию публичной сферы и публичности (Хабермас, Арендт, Фрейзер, Хархордин, Юрчак и др.) показать, как часто и по-разному в течение 200 лет в России сочетались гласность, глухота к политической речи и репрессии.
В рамках журналистского расследования разбираемся, что произошло с Алексеем Навальным в Сибири 20–22 августа 2020 года. Потому что там началась его 18-дневная кома, там ответы на все вопросы. В книге по часам расписана хроника спасения пациента А. А. Навального в омской больнице. Назван настоящий диагноз. Приведена формула вещества, найденного на теле пациента. Проанализирован политический диагноз отравления. Представлены свидетельства лечащих врачей о том, что к концу вторых суток лечения Навальный подавал признаки выхода из комы, но ему не дали прийти в сознание в России, вывезли в Германию, где его продержали еще больше двух недель в состоянии искусственной комы.
К сожалению не всем членам декабристоведческого сообщества удается достойно переходить из административного рабства в царство научной свободы. Вступая в полемику, люди подобные О.В. Эдельман ведут себя, как римские рабы в дни сатурналий (праздник, во время которого рабам было «все дозволено»). Подменяя критику идей площадной бранью, научные холопы отождествляют борьбу «по гамбургскому счету» с боями без правил.