Мак и его мытарства - [29]

– Простите, не вы ли будете племянник Санчеса, верно?

– Буду. Нынче вечером, – ответил он.

И удалился стремительно, словно испарился, растаял за углом.

Сволочь такая.

&

Печального героя шестого рассказа под названием «Долгий обман» зовут Баси, и уже во втором абзаце о нем сообщается, что «вся жизнь его была цветком запоздалым». Рассказ начинается в хорошем ритме, внятно и, так сказать, дееспособно, из чего следует, что автор, принимаясь за него, был совершенно трезв и, без сомнения, чурался «моментов качки и болтанки», заложником коих становился так часто.

«Однажды ночью его разбудил стук дождевых капель в оконные стекла, и Баси подумал о своей молодой жене в сырой земле могилы. Это было ново для него, он сколько лет уже не думал о жене, что думы эти привели его в ярость. Сейчас он представил себе разрытую могилу, струи воды, змейками ползущие по всем направлениям, и то, как его жена, с которой он сочетался браком при большой разнице в возрасте, лежит в земле, с каждой минутой все сильнее набухающей влагой. Ни единого цветочка не было над могилой, хотя он мог бы поклясться, что в свое время договорился о том, что за ней будут постоянно ухаживать».

Я начал перечитывать «Долгий обман» и вскоре понял, что на самом деле вовсе не перечитываю ее, нет, передо мной рассказ, на котором я тридцать лет назад остановился, а потом книжку эту бросил. А не продолжил чтение потому – помню это как будто это было вчера, а не сто… столько лет назад – потому говорю, что в этот же день ознакомился со статьей Рикардо Рагу в газете «Эль Паис», в каковой статье утверждалось, что «Долгий обман» – почти полная копия рассказа Бернарда Маламуда[40]. Прочитав это, я уже не удивился, что эпиграфом к своему шестому рассказу Санчес взял слова Маламуда: «Совершенно безразлично, продолжается или прекратилось». И еще помню, что под воздействием то ли этой цитаты, то ли рецензии Рагу, я и решил не читать дальше.

Но зато сегодня продолжил.

Рассказ начинается с того, как старый Баси просыпается посреди ночи от шума дождя, бьющего в окна его дома, и задумывается о своей молодой жене, лежащей в сырой земле могилы. А наутро старик начинает искать ее и не находит. И признается директору кладбища, что супружество у них не заладилось и, что к тому времени, как он узнал о смерти жены, она уже давно ушла к другому. Через несколько дней директор звонит Баси и сообщает, что могилу, где была похоронена его жена, нашли, однако удостоверились, что покойницы там нет: ее возлюбленный несколько лет назад добился судебного разрешения перенести прах в другую могилу, куда потом положили и его самого. Ах, вот как, думает Баси, значит, его жена будет обманывать его с другим вовеки веков. Но учтите, говорит ему директор, что вы остались в выигрыше – могила ваша никуда не делась, в будущем вы сможете воспользоваться ею: она свободна и полностью принадлежит вам.

Мне кажется, Санчес сознательно хотел придать «Долгому обману» вид главы, совершенно произвольно добавленной Вальтером к своим дневникам. Хотя, не исключено, что он включил ее исключительно по лени и ради того, чтобы увидеть, как его роман благодаря такому беспардонному плагиату мгновенно набирает объем. Не исключено также, что он присоединил ее к своей уклончивой автобиографии, будучи до такой степени потерян и пьян, что не отдавал себе отчет в серьезности столь предосудительного деяния. А может быть, это моя собственная и, на мой взгляд, самая приемлемая версия – добавил он ее без долгих дум, в буквальном смысле одним движением пера – за тем, чтобы почти незаметно, бочком, так сказать, вставить эпизод из жизни человека, приходящегося отцом герою его автобиографии. Ибо мне кажется, злосчастные отношения Баси с женой напоминают те, от которых страдал Бареси и о которых мы знаем из рассказа «Два старых супруга». А потому возникает законный вопрос: может быть, имя «Баси» – это сокращенная версия «Бареси»? Может быть, «Бареси» – это истинное имя человека, взявшего себе сценический псевдоним «Вальтер»? Может быть, Бареси из Базеля – это отец нашего Вальтера? Если так, кое-что проясняется: мы, по крайней мере, узнаем, от кого унаследовал чревовещатель орудие убийства – зонтик с Явы.

В ушах у меня звучал эпиграф из Маламуда, и, хотя я не знал, из какого именно рассказа он взят, но не прошло и пяти секунд, как «Гугл» решил эту проблему: ответ содержится в книге интервью и эссе Филипа Рота, который, гостя у Маламуда в Беннингтоне, при этой последней в их жизни встрече задал ему опасный вопрос. За год до этого, летом, Маламуд перенес инсульт, бедственные последствия которого все еще давали себя знать, а покидать дом не давали. И потому Рот сел в Коннектикуте в машину и отправился навестить своего учителя в Беннингтон, где сразу же убедился, как ослабел и сдал Маламуд: если раньше тот в любую погоду неизменно выходил на улицу, чтобы встретить или проводить Филипа, то в этот день он в своем неизменном поплиновом пиджаке хоть и вышел из дому, но едва лишь приветственно и довольно угрюмо помахал гостю, как его тотчас слегка мотнуло в сторону, однако он устоял на ногах исключительно силой воли, а потом замер, словно опасаясь, что от малейшего движения рухнет наземь: «В этом дряхлом, насквозь больном старике и следа не осталось от прежнего крепыша».