Мак и его мытарства - [28]

Шрифт
Интервал

» разворачивается в полном блеске – они сливаются в единое и неделимое существо, сочетающее в себе черты зверя и человека так, что совсем не просто различить, кто есть кто, отличить одного от другого. Мишель Лейрис[39] описал этот прекрасный и трагический эффект единения так: «Когда тореро, медленно помахивая плащом, добивается того, что ноги его остаются неподвижны во время серии выверенных и взаимосвязанных пассов, он образует с животным некую композицию, в которой человек, мулета и огромная остророгая туша кажутся соединены между собой игрой взаимных влияний».

– А я, сеньор Пирелли, – слышим мы сквозь задавленные рыдания голос Бареси, – понял уже безо всякого промедления: что бы я ни предпринял, будет бесполезно, я все равно потеряю эту женщину, и еще понял, что она никогда не была моей, а принадлежала другому и вместе они становились четой старых супругов, чья близость уходит, можно сказать, в глубь времен, глубже первой ночи, когда реальность соединилась с вымыслом: старые супруги бьются с бесконечным кошмаром той же упорной тоски, которую испытывают шлюха и ее кот, теперь вы понимаете меня, сеньор Пирелли?

Пирелли понимает, но таинственно молчит. И лишь через несколько секунд он делает Борези предложение, которое под занавес их долгого разговора бросает на эту ночную встречу сомнительную тень:

– А теперь, сеньор чревовещатель, позвольте мне пригласить вас в мой номер этого отеля, потому что мне хочется, чтобы вы крепче уверовали в истинность моей истории и знали, что время от времени у меня за спиной возникает мертвец. И еще, чтобы вы не сомневались в том, что я в самом деле бывал на острове Ява, позвольте преподнести вам кое-какие тамошние диковины: они у меня в номере, так что прошу вас подняться со мной туда, я хочу вручить вам кое-какие сувениры. Это зонтик, наконечник которого с помощью потайной пружины превращается в остро отточенный клинок, нечто вроде штыка, как знать, может быть, он когда-нибудь пригодится вам. И еще мне бы хотелось, чтобы мы с вами отринули все наши горести и прилегли рядышком: вам не кажется, что так у нас было бы больше времени обсудить вдвоем все, что происходит в мире?

Мы, впрочем, знаем, откуда смог вынырнуть зонтик с Явы, и это заставляет нас думать, что принявший подарок Барнези – тот самый человек, от которого получил его Вальтер.

Отдельного упоминания заслуживает неизбежный «момент укачивания», имеющийся во всех рассказах книги Санчеса, и «Старые супруги» – не исключение. Это свинцовоподобный «момент» наступает вскоре по окончании диалога двух собутыльников, и дальше рассказ внезапно обретает густоту, и тут уж за пять миль становится видно, что язык рассказа заплетается, как если бы жестокая мигрень, разом поразив обоих беседующих, ошеломила их и огорошила.

И все же, несмотря на эту зону качки-болтанки и на растворимый аспирин, этот рассказ по своей атмосфере, по пронизывающей его метафизике супружеской тоски, должно быть, самый удачный из пяти первых в книге. «Смех в зале» более эмоционален, но «Старые супруги» кажется более завершенным. Главный его недостаток – это эпиграф из книги Раймонда Карвера «Собор», и звучит он так: «Я так повернул разговор, чтобы он упомянул имя своей жены. Олья, сказал он. Олья, повторил я про себя. Олья».

В чем, с позволения сказать, фишка с этим Карвером? Что делает Карвер в старом базельском отеле? И еще непонятно, зачем Санчес взял эпиграфом эту малозначащую фразу. Хотел, чтобы читатель прочел о свадьбе реальности и вымысла, как будто они тушились вместе в скороварке? Уверен, что это не так. Рассказ по стилю напоминает Карвера, но воссозданный там мир куда сложнее и утонченнее его приземленного мира. И, наконец, это у меня теперь голова как скороварка, и едва ли я способен буду продолжать сегодня. Должен признаться, спиртное отбивает у меня способность соображать. Я уж даже не знаю, Пирелли я или Борези.

Фоном слушаю Лу Рида.

Олья, повторяю я себе и буду повторять, пока она не услышит. Кто «она»? Олья или Кармен? Почему она делает вид, будто не знает, что я веду дневник? Что же тогда, по ее мнению, я часами делаю здесь, в кабинете, то и дело начиная шарить в интернете? Она презирает мир литературы. Науки позволяют ей чувствовать свое превосходство, хотя действительность напоминает, что она реставрирует мебель. Но почему ради того, чтобы отличаться от меня, непременно надо презирать библиотеки? Откуда такая преувеличенная непереносимость печатного текста? Она ведь не позволяет держать в гостиной даже телефонный справочник.

Ладно, утро вечера мудренее. Проклятущий джин.

В голове у меня только воспоминания о неудачах. И эта болтанка, от которой она пухнет и одуревает.

17

В полдень я вышел прогуляться и к немалому своему удивлению встретил племянника Санчеса, который, хоть и сбрил бороду, выглядел еще более несчастным и запущенным, нежели при нашем знакомстве, и, судя по всему, еще не ложился, а на меня поглядел с таким видом, словно припоминал, откуда он знает этого хмыря?

Хотя в тот день я поглядывал на него, стараясь, чтобы это было незаметно, он, небось, все равно обратил на меня внимание, потому так и уставился на меня теперь. И ни одним мускулом не дрогнув, я спросил:


Еще от автора Энрике Вила-Матас
Дублинеска

Энрике Вила-Матас – один из самых известных испанских писателей. Его проза настолько необычна и оригинальна, что любое сравнение – а сравнивали Вила-Матаса и с Джойсом, и с Беккетом, и с Набоковым – не даст полного представления о его творчестве.Автор переносит нас в Дублин, город, где происходило действие «Улисса», аллюзиями на который полна «Дублинеска». Это книга-игра, книга-мозаика, изящная и стилистически совершенная. Читать ее – истинное наслаждение для книжных гурманов.


Такая вот странная жизнь

Энрике Вила-Матас не случайно стал культовым автором не только в Испании, но и за ее границами, и удостоен многих престижных национальных и зарубежных литературных наград, в том числе премии Медичи, одной из самых авторитетных в Европе. «Странные» герои «странных» историй Вила-Матаса живут среди нас своей особой жизнью, поражая смелым и оригинальным взглядом на этот мир. «Такая вот странная жизнь» – роман о человеке, который решил взбунтоваться против мира привычных и комфортных условностей. О человеке, который хочет быть самим собой, писать, что пишется, и без оглядки любить взбалмошную красавицу – женщину его мечты.


Бартлби и компания

Энрике Вила-Матас родился в Барселоне, но молодость провел в Париже, куда уехал «вдогонку за тенью Хемингуэя». Там oн попал под опеку знаменитой Маргерит Дюрас, которая увидела в нем будущего мастера и почти силой заставила писать. Сегодня Вила-Матас – один из самых оригинальных и даже эксцентричных испанских писателей. В обширной коллекции его литературных премий – премия им. Ромуло Гальегоса, которую называют «испаноязычной нобелевкой», Национальная премия критики, авторитетнейшая французская «Премия Медичи».«Бартлби и компания» – это и роман, и обильно документированное эссе, где речь идет о писателях, по той или иной причине бросивших писать.


Рекомендуем почитать
Скучаю по тебе

Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?


Сердце в опилках

События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.


Шаги по осени считая…

Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.


Страх

Повесть опубликована в журнале «Грани», № 118, 1980 г.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


Времена и люди

Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.