Махно. Полковая казна - [57]

Свадьбу решили сыграть в субботу, пятого сентября. Регистрировались мы в ЗАГСе Октябрьского района, сейчас это Адмиралтейский район, он находился на углу Вознесенского проспекта и улицы Садовая, в доме городских учреждений, еще его называли дом с совами, поскольку фасад его украшали скульптуры сов. Мы пришли в ЗАГС без фаты и подвенечного платья, но благодаря Елизавете у нас были золотые кольца. Агата надела свое самое лучшее розовое шелковое платье, оставшееся после школьного выпускного. В блокаду она похудела, и платьице немного было великовато, но ее красоту затмить было невозможно. За то время, что мы не виделись, из девчонки, Агата превратилась в очаровательную барышню, с темно русыми волосами, заплетенными в косу, и красиво уложенными на голове. Стройная, длинноногая, с оформившейся грудью, для меня она была идеалом красоты. Ее лицо излучало спокойствие и женскую нежность, которую она была готова подарить близкому человеку. Глаза ее были широко распахнуты, и в них можно было увидеть весь ее внутренний мир, прозрачный, как утренний воздух. Аккуратный носик – пуговкой, был чуть-чуть вздернут вверх. Губки ее были немного пухловаты, но от этого еще более желанны.

На мне была военная форма, которая была весьма мне к лицу. Из щуплого подростка, я преобразился в молодого человека, спортивной наружности, с темными, коротко стрижеными волосами. Я был худощавый и загорелый, с прищуренными карими глазами и сжатыми в узкую полоску губами, над которыми были тонкие усики. А в остальном, я был все тот же, дерзкий, упрямый и целеустремленный.

Кроме нас была тетка Елизавета и военврач Антон Карлович, который не ровно дышал в теткину сторону, и смотрел на нее преданными глазами спаниеля. Было еще несколько пар, но большинство народа приходили в ЗАГС зарегистрировать смерть своих близких, такова была блокадная действительность. Женщина, регистрировавшая наш брак, хмуро спросила наши фамилии и быстро заполнила свидетельство. Вручая документы, она бросила скупое: «Поздравляю». На этом торжественная часть бракосочетания закончилась.

Сухие статистические данные комитета по делам записи актов гражданского состояния, гласят, что за сорок второй год брак зарегистрировали три тысячи триста девяносто пять пар. А выговорите – война.

По дороге домой мы попали под обстрел, но все обошлось. Дома женщины организовали настоящий праздничный ужин, в меню которого входили консервы, черный хлеб и винегрет, он стал главным украшением стола. Была еще бутылка вина и спирт во фляжке. Антон еще принес и подарил Агате и Елизавете букетики живых цветов, их он выменял в Ботаническом саду на докторскую пайку.

Приглашенная Елизаветой, соседская пара, принесла патефон. Мы все танцевали под модные тогда лирические песни Козина и Виноградова. Было весело и радостно, на миг даже показалось, что нет войны, и мы никогда не расставались.

Первую брачную ночь, которую мне подарила Агата, я не смогу забыть до конца своих дней. Мы с ней были целомудренны и невинны. То что должно было произойти между нами, ни я, ни она в своей жизни еще не испытывали. Не буду вдаваться в подробности, по тому, что считаю, произошедшее между нами, должно с нами и остаться. Есть в жизни моменты, случающиеся по воле судьбы и Бога, которые должны иметь таинство происшедшего между двумя любящими сердцами, и остаться только у них в памяти.

Весь второй день мы не выходили из спальни, только к вечеру Агата сказала,

– Володя, представляешь, в начале августа открыли филармонию – .

И действительно, в августе сорок второго года вновь открылась городская филармония, где регулярно исполняли классическую музыку. Здесь во время первого блокадного концерта, девятого августа, впервые прозвучала знаменитая седьмая, «Ленинградская Героическая» симфония Дмитрия Шостаковича, ставшая музыкальным символом блокады. Её исполнил оркестр ленинградского радиокомитета под управлением Карла Элиасберга.

Музыка была для Агаты тем душевным бальзамом и энергетическим генератором, который буквально преображал ее. Еще в тридцатые, мы частенько ходили на концерты, и после каждого посещения филармонии, она буквально преображалась. Ее лицо как будто начинало светиться изнутри, глаза были устремлены вдаль, а руки она не произвольно прижимала к груди. Вспоминая это, я предложил ей пойти на концерт.

В этот вечер тоже давали симфонию Шостаковича, только пятую. Вход был свободный, но нас попросили поторопиться, потому, что уже прозвучал третий звонок. В зале было немноголюдно, но от того торжественность момента не исчезала. Оркестр на одном дыхании и с не поддельным патриотизмом и воодушевлением исполнил это бесспорно выдающееся произведение. Зал стоя аплодировал музыкантам.

Домой мы шли молча. Агата и я были под неизгладимым впечатлением. Лицо Агаты, действительно светилось, и я вместе с ней был в ее мечтах и грезах.

Я не сразу сообразил, что обращаются к нам. Только после того, как последовал властный окрик, я понял, что обращаются именно к нам.

– Красноармеец, ко мне!, – скомандовал начальник патруля, – Предъявите документы!-.

Я достал из нагрудного кармана, единственный документ, который у меня был, а именно справку о том, что я направляюсь из ИТЛ в штрафное подразделение сорок второй армии.