Магический мир философии - [42]

Спаси тебя Господь, читатель, от «неразделенной любви навсегда», тем более, что это больное пристрастие не имеет никакого отношения к подлинной любви.

Надо сказать, что признание безответной страсти любовью основано в немалой степени на понимании любви как исключительно субъективного состояния. «Любовь – это то, что я переживаю». Если я питаю к Другому сильное влечение, хочу находиться рядом с ним, жить вместе жизнь, дарить ему нежность и ласку и получать в ответ то же самое – значит, я люблю. И это, в некотором роде, несомненно так. Однако уже Эрих Фромм в ХХ веке обратил внимание на то обстоятельство, что любовь – не только влечение, не только чувство, это еще и реальное поведение. Фромм говорит о четырех составных деятельной любви: когда мы любим, то практически проявляем по отношению к любимому заботу, ответственность, уважение и знание. То есть, мы готовы трудиться для любимого, помогать ему в развитии, принимать его таким, как он есть, не пытаясь ломать его характера, признаем его свободу и самостоятельность.

Раскрывая эти, несомненно, важные черты любви, Фромм, тем не менее, акцентирует свое внимание лишь на поведении одной стороны: любящего, так сказать, соискателя взаимности. Он практически не говорит о том, что любовь это не только чувства и поведение лишь одного субъекта, но еще и отношение двоих, взаимоотношение.

Однако, если посмотреть попристальней, мы увидим, что отношение любви существует только там, где любовные переживания и любовное поведение принадлежат обеим сторонам диалога. Реальная, а не умственная любовь разворачивается тогда и только тогда, когда люди идут навстречу друг другу со своей симпатией, заботой и уважением, испытывают схожие чувства, делают схожие поведенческие шаги. Первое очарование ведет к сближению, к реальному взаимному контакту, к разворачиванию любви как «общей страсти» и «совместной жизни». О влюбленных говорят «они встречаются», это значит – проводят вместе время, находятся рядом со взаимным удовольствием. Любовь – это то, что переживают двое, их действительное, а не сфантазированное общение.

Мы говорим в данном случае о нормальных человеческих отношениях, не нарушенных патологическим нарциссизмом и тяжелыми неврозами, заставляющими субъекта отказываться от реальных контактов в пользу воображаемых. Именно такие странные, причудливые, фантастические отношения, при которых желание возникает ради желания, а не ради сближения рисует в своем творчестве Ж.Лакан и его последовательницы Р.Салецл, И.Жеребкина и др. Лакановские истерички боятся всего реального и уклоняются от него, чтобы жить в мире грёз, в то время как большинство не столь паталогизированного человечества все-таки желает проживать свою жизнь как ряд реальных, а не измысленных событий.

Многие авторы ХХ века в разных контекстах и в рамках различных теорий подчеркивали, что в любви главным является именно паттерн взаимности, наличие того «энергетического поля», где скрещиваются направленные друг в друга любовные стрелы. Это и Ж.-П.Сартр, и П.Вацлавик, и А.Маслоу. Приведу лишь два примера. Так, Ж.Бодрийяр пишет: «Но любовь ничего общего не имеет с влечением – разве что в либидинозном дизайне нашей культуры. Любовь: вызов и ставка: вызов другому полюбить в ответ; быть обольщенным – это бросать другому вызов: можешь ли и ты уступить соблазну»46. Близкую мысль высказывает тот же Ж.Лакан: «Желание человека получает свой смысл в желании другого – не столько потому, что другой владеет ключом к желаемому объекту, сколько потому, что главный его объект – это признание со стороны другого»47.

Итак, взаимность, ответность, признание со стороны Другого – сердце любви, понятой как отношение, ее главный нерв. Только при радостной взаимности может существовать подлинная человеческая близость, открытость, когда оба участника любовного диалога благорасположены к общению, совместному наслаждению и совместной деятельности. И – что очень важно! – оба они и каждый порознь не испытывают страха в коммуникации. Они не боятся показаться несовершенными в глазах любимого существа, не стараются насильственно ломать себя в угоду Другому, не чувствуют того, что не дотягивают до идеала. Они никогда не слышат от Любимого : « Стань иной (иным), переменись и тогда я, может быть, отвечу на твой призыв… Хотя, возможно, и не отвечу…». Тем и хороша любовь, что, когда она взаимна, она не отвергает любящего таким как он есть, а, напротив, утверждает его индивидуальность, дарит уверенность и спокойствие, дает крылья и прибавляет силы. Ибо, как давно сказано, влюбленный взгляд видит человека таким, каким его задумал Бог.

Я очень ценю это высказывание и часто его повторяю на своих лекциях и в книжках. Оно одной короткой фразой описывает нам целый пласт человеческих отношений, при которых любящий всегда видит в любимом больше, чем он есть как простое эмпирическое существо, состоящее из плоти и крови, живущее здесь и сейчас. Лакан называет это «больше чем» таинственным «объектом а», которым мы сами не обладаем и который возникает в нас лишь под любящим взглядом Другого. Но если Лакан подчеркивает травматическую сторону «объекта а», связанную с неопределенностью ( как видит меня Другой?), я хочу подчеркнуть его вдохновляющую сторону: возможно, мне не понятно, что именно видит во мне любящий, но он видит, несомненно, много прекрасного и вдохновляющего, отчего я начинаю возвышаться над собой, перерастать себя, обнаруживать то, что называют божественным светом. Взаимная любовь обеспечивает нам и возможность лучше укорениться в бытии, и шанс увидеть бесконечность собственных перспектив. Именно поэтому стоит согласиться с Э.Фроммом, А.Маслоу и целым рядом других гуманистов, которые говорят, что любовь и страх несовместимы. Там, где царит любовь, страху нет места.