Магический мир философии - [39]

Именно по такому пути следует Ирвин Ялом в своей широко известной книге «Экзистенциальная психотерапия», достаточно резко выступая против любых «невротических иллюзий» относительно возможности сохранения личности и ее перспектив после разрушения физического тела.

Ялом не признает необходимости смягчения и утешения страданий пациента, страшащегося смерти из-за тяжелой болезни либо под влиянием навязчивого невротического страха небытия. «Описываемый мною здесь терапевтический подход, – пишет он, – динамический и раскрывающий; он не ориентирован ни на поддержку, ни на вытеснение. Экзистенциальная терапия действительно усиливает дискомфорт пациента. Невозможно достать до корней тревоги без того, чтобы какое-то время не испытывать повышенную тревожность и подавленность»45. Не утешение, а личностное изменение ставит он во главу угла, что с одной стороны, вроде бы способствует утверждению достоинства человека, но с другой выглядит, на наш взгляд, как необоснованная жестокость, особая сверхтребовательность, понуждающая невротика, обуянного тревогой, до конца принять идею собственной безвозвратной аннигиляции. Выходит, что прежние страдания должны быть изгнаны новыми – как клин вышибают клином. Другой вопрос, что остается после этого решительного вышибания… Психотерапевт потому и терапевт, что исцеляет, а не пытает.

И.Ялом ведет пациента по пути отказа от тех психологических защит, которые выработало за свою долгую историю человечество, и выработало, возможно, вовсе не напрасно. Читая его книгу, невольно слышишь голос атеиста-ниспровергателя, упоенного своей собственной смелостью восстать против традиции, голос ницшеанского сверхчеловека, способного выдержать максимум страданий, не обращаясь к Богу. Правда, последовать примеру сверхчеловека предлагается пациенту, который на данный момент вполне «тварь дрожащая» и не спешит избавиться от собственной «тварности». Дело доходит до того, что попытки упования на жизнь после смерти рассматриваются Яломом как проявления психических нарушений, от которых пациента надо срочно излечить. Правда, в этом случае следовало бы «излечить» большую часть человечества, которая и по сей день придерживается разнообразных религиозных верований, включающих в себя представления об осознанном посмертьи.

Ялом в практике и теории стремится опровергнуть иллюзорные упования своих пациентов на собственную исключительность (другие умрут, а я – нет) и на «конечных спасителей» («волшебных помощников»), среди которых не последнюю роль играет господь Бог. И если с первым его возражением можно согласиться ( думать, что все умрут, а ты – нет, конечно, инфантилизм), то второе представляется сомнительным, поскольку вопрос о Боге был и остается открыт, и лишь наивный материализм механицистского толка однозначно расставляет здесь все «точки над и».

Конечно, в терапии, осуществляемой И.Яломом с позиций экзистенциального подхода, есть и успехи, и немалый житейский смысл. Ялом подчеркивает, что защита от смерти сама способна выступать как частичная смерть: люди, страшащиеся своего конца, начинают болезненно беречься от любых опасностей, избегать любых рисков, что превращает страх смерти в страх жизни. Поэтому психотерапевт ориентирует своих подопечных на две важные идеи:

Существование не может быть отложено, время для жизни еще есть, и его надо использовать;

Необходимо сегодня и сейчас «замечать свои сокровища» – радоваться теми радостями, что возможны.

И все же нам представляется, что эти два мудрых поучения прямо не вытекают из признания «абсолютности конца личности», на котором так настаивает Ялом. Радоваться сегодняшнему дню можно и тогда, когда ты знаешь, что сможешь радоваться завтрашнему, хотя, вполне вероятно, это будет в других обстоятельствах и при других условиях. Кстати сказать, практики «представления собственной смерти», которые описывает И.Ялом в качестве практик экзистенциальной терапии, призванных примирить человека с его абсолютным концом (написание собственной эпитафии, представление своего мертвого тела и т.д.) на самом деле заимствованы из оккультно-эзотерической сферы, где они выполняют прямо противоположную роль: показать индивиду преходящесть всего земного, материального, по сравнению с которым душа человека, его Я – вечно и нетленно.

Думается, атеистический ригоризм И.Ялома, сужает спектр возможностей его экзистенциальной терапии, которая «экзистенциальна» не только потому, что восходит к отцам-экзистенциалистам, позицией которых все не исчерпывается, но и потому, что обращена к фундаментальным вопросам человеческого существования.

Гораздо более гибкую и тонкую позицию относительно смерти мы находим в работах К.-Г.Юнга. Юнг, стремясь всю жизнь к идеалам рациональности и научности, тем не менее обладал непосредственным опытом мистических состояний, что позволяло ему видеть проблему смерти с разных сторон: и взглядом исследователя, и взглядом чувствующей переживающей личности, которая непосредственно ощущает себя не вмещающейся в пределы «эго, заключенного в кожу». О смерти Юнг достаточно много пишет в своей духовной автобиографии, озаглавленной в русском издании «Воспоминания, сны размышления». «Жизнь после смерти» – это по мнению Юнга – архетип, полный тайны, архетип, который сообщает нашему индивидуальному существованию целостность. Именно поэтому, если следовать Юнгу, идею жизни после смерти, которой человечество «утешалось» испокон веков, нельзя просто отбросить как износившееся пальто. Юнг признается, что его собственные труды – это постоянная попытка найти ответ о связи между «посюсторонним» и «потусторонним». Для человека, считает он, очень важно сформировать представление о жизни после смерти, и не сделать этого – значит утратить нечто жизненно важное.