Магический мир философии - [37]

Это, конечно, не означает, что всем следует опроститься, сделать из Канта и Гегеля азбуку, а самим работать на уровне журнальных комиксов. Философия во все времена остается собой: высокоинтеллектуальным занятием, основанным на широкой эрудиции, специальных познаниях, на тонкостях размышления. Между собой философы говорили и будут говорить на своем языке ( или , как мы уже выяснили, языках). Только профессиональная философская рефлексия способна генерировать новые интересные идеи, проникать вглубь внутреннего опыта, осмысливать вызовы современности. Однако, когда поиск произведен, когда плоды созрели, не грех предложить попробовать их широкой публике. В этой самой «широкой публике» – молодой и не очень – современный философ может и должен находить свою опору, свою перспективу, свою аудиторию. Ведь никто не пишет просто «для себя» или даже для «коллеги Иван Иваныча». Все пишут для читателей, а читатели эти находятся в том числе вне профессиональной философской группы. И не надо относиться к людям иных занятий с презрением. Среди них может быть достаточно много «стихийных философов», «философов по душе», которым так необходимо четкое профессиональное слово, ответы на возникшие вопросы, размышления о проблемах, формулировки того, что смутно созревало в уме. Думаю, любой философ-профессионал должен гордиться, если его с интересом читают «просто люди», а не только студенты для оценки и коллеги для рецензии.

Итак, надо возродить жанр «популярной философии», создать жанры «практической философии» и «философии для детей». Это, кстати, вовсе не будет таким уж оригинальным предприятием, поскольку во всем мире подобные направления есть. Но для того, чтобы выходить к широким массам с философскими текстами, необходимо до некоторой степени трансформировать профессиональный философский язык. Фактически, речь идет с одной стороны, о свободном, близком к обыденной речи смысложизненном размышлении, а с другой – об адаптации достаточно сложной и своеобразной философской речи к восприятию непрофессионала.

Вообще-то говоря, в историко-философской среде мы можем встретиться с давним спором о том, как нужно постигать философию: с помощью комментаторов или исключительно через чтение оригинальных текстов. Особенно рьяные сторонники «элитарного подхода» считают, что изучать надо исключительно оригинальные тексты непосредственно на языке автора, тогда мы вправе высказывать вообще какие-то мнения о философе и его концепции. Подход ригористический, взыскательный, но далеко не всегда выполнимый. Вообще хорошо бы всякое знание получать только из первых рук и со всеми доказательствами, однако тогда мы должны были бы любое познание начинать с нуля, поэтому человечество взяло в качестве нормы доверие к предшественникам. В отношении истории философии чаще всего получается «диалектический путь»: неофит сначала читает комментаторов ( монографии, статьи, учебники, энциклопедии), потом – самого автора ( не всегда на языке оригинала), а потом, на новом уровне вновь возвращается к комментаторам, вливая свой голос в их разномастный хор. Но как бы оно ни было, раньше или позже чужие мысли, «пропущенные через себя», получают выражение в новом тексте – в пересказе «по-своему», в интерпретации, с неизбежностью – на несколько ином языке. Так обстоит дело у профессионалов. Что же касается «широкой публики», то совсем не факт, что она непременно доберется до произведений мыслителей прошлого, поэтому читатель-нефилософ в любом случае входит в непосредственный контакт с посредником – интерпретатором, комментатором, говорящим на своем языке.

В чем состоит задача комментатора-популяризатора? В том, чтобы, отчасти меняя слова, строя свой собственный дискурс, непременно донести до читателя мысли автора, те смыслы, которые присутствуют в оригинальном тексте. Это, разумеется, тоже «сверхзадача», потому что, как известно, все мы подступаем к чужому произведению со своими «предрассудками» в прямом и переносном смысле, преломляем чужую мысль через кристалл собственного я. И все же, поскольку любой автор, как мы об этом говорили, не просто «кувыркается» в своей речи, но указывает нам на наличные реалии, дает идеи о свойствах мира и человека, поэтому популяризатор вполне в состоянии уловить эти идеи и выразить их доступно для читателя.

Каковы законы популяризации? Как меняет она язык? Популяризация, направленная на обнажение главных смыслов, должна прежде всего проявить основную тему представляемого философа, выявить проблему, которая его волновала. Философские тексты часто темны и многословны, мысль – пусть даже гениальная – продирается через слова как будто через дебри, спотыкается, кружит, цепляется за случайные сюжеты. Для трактатов прошлого характерна унылая тяжеловесность, медленная поступь, заторможенное развертывание аргументации. Современному вечно спешащему читателю этого не осилить. Философскому тексту конца ХХ века присуща клочковатость, завуалированность, фрагментарность мысли и чувства, они содержат множество неявных отсылок и намеков как к философии прошлого, так и к неким неназванным художественным произведениям и историческим событиям. Это подчас тексты-лабиринты даже у тех авторов, которые, вроде бы не злоупотребляют терминологией и не относятся к когорте постструктуралистов: например, тексты Э.Левинаса, которые даже изучать на семинарах крайне сложно.