Магический мир философии - [16]

Самоописание как область смешения правды и выдумки

Проблема соотношения реального и вымышленного возникает также при обращении к человеческому самоописанию – фиксации своих настоящих или прошедших переживаний, воспроизведении в тексте автобиографии – личной истории. Как известно, внутренняя жизнь человека принципиально недоступна для других людей, с чем и была в свое время связана идея Э.Гуссерля о том, что другого мы всегда постигаем по аналогии с собой. Душа другого скрыта за его «экстерьером» – телесностью, и хотя есть шутка, что со временем внутреннее становится внешним – мысли и чувства проявляются в физическом облике, это не более, чем остроумное замечание. Мы можем познать другого через мимику и жесты, через тон и пантомиму, но все это требует истолкования. Прямым путем к внутреннему миру другого можно посчитать диалог, слово, о чем прекрасно писал М.М.Бахтин. Однако слово, высказанное другим о самом себе, тоже не выступает гарантией того, что узнанное нами достоверно, даже если это слово субъективно искренно. Примером тому являются автобиографии, которые, как показывают исследования, чаще всего оказываются в определенной степени вымыслом – мифом о себе. «Миф моей жизни», о котором так хорошо писал Я.Э.Голосовкер, присущ практически всем самоописаниям, попыткам просмотра собственной судьбы, выстраиваниям своего внутреннего, а то и внешнего портрета. Извне люди могут видеть нечто иное, чем то, что человек сам думает о себе, создавая свой субъективный фантазийный образ. Этот образ может быть как самообвинителным, когда создатель автобиографии предъявляет себя как великого грешника, так и самовосхвалительным, где присутствует вымышленные доблести, но в любом случае мы грань между «реалистическим» и «вымышленным» описанием очень условна, и разными наблюдателями извне может восприниматься по-разному: одними – как реалистическая самооценка, другими – как самооговор или похвальба, то есть характеристики, не соответствующие реальности. Можно сказать, следуя К.-Г.Юнгу, что автор собственной биографии постоянно преподносит себя то идентифицированным с Персоной, которую должны принимать и одобрять окружающие, то с Тенью, начало сколь несчастным, столь и порочным, но подлинное я постоянно ускользает, уступая место вымышленной фигуре.

Описывая свои внутренние состояния, человек может сам заблуждаться на их счет. Он может давать им неверную оценку либо неточно выражать их смысл, может вообще не уметь адекватно их высказать, поэтому степень их достоверности оказывается проблематичной. Порой оказывается, что дающий описание своих чувств пациент психотерапевта употребляет в речи одни лишь абстракции, которые основатели нейролингвистического программирования Р.Бэндлер и Дж.Гриндер называют «номинализациями». За ними вообще непонятно что стоит, и невыраженные содержания могут заменяться фантазиями, предположениями, заемными образами. Терапевту необходимо бывает тратить много усилий для конкретного выяснения «подлинного переживания», и всегда остается вопрос, с чем мы имеем дело – с реальным субъективным состоянием или с невольным вымыслом.

Люди могут иногда не только вымысливать характер своих внутренних состояний ( которые не проверяемы в принципе) или давать себе гипертрофированные оценки, но и стихийно фантазировать о фактах, путать и недостоверно излагать события собственной жизни. Пока дело касается просто личной истории, это может не иметь существенного значения, и другой поворот события принимают тогда, когда речь идет о важном свидетельствовании или обвинении. Здесь невольные «фантазийные воспоминания», достоверность которых не всегда установима, могут играть существенную роль. Хорошо пишет по этому поводу В.Нуркова: «Существуют ли основания для разработки психологических критериев правдивости автобиографической продукции – признаний, показаний (свидетелей и потерпевших) или идентификаций? Проблема истинности свидетельств очевидцев и участников преступлений – часть более широкой проблемы: что есть истинность автобиографических воспоминаний, однородно ли это понятие? Безусловно, в обычных условиях каждый имеет «право выбора прошлого». Если в бытовых ситуациях включение фантазийного элемента – органичная часть продуцирования автобиографических рассказов, то в судебной практике оценка истинности приобретает первостепенное значение. В последние годы США сотрясают громкие процессы, инициированные женщинами против отцов и отчимов. Обычно во время психотерапевтических сеансов уже зрелые женщины внезапно вспоминают, что в раннем детстве подверглись сексуальному насилию со стороны членов своих семей. Иски подобного рода ставили присяжных в тупик. В.Вагнер, П.Дж.ван Копен и Х.Ф.М.Кромбаг называют тот минимум правил, которыми необходимо руководствоваться с целью отсечь безусловно ложные показания»16. Ситуации, где правда события и правда рассказа начинают путаться, достаточно распространены. «Право выбора прошлого», обоснованное Ж.-П.Сартром в «Бытии и ничто», видение прошлого «в свете проекта» оказывается силой, размывающей границы реального и вымышленного в разговоре о личной судьбе.