Магический кристалл - [15]

Но знаменитый стратег Антоний шел тогда по усмиренному им Ромею, чтоб сказать магистру слова, и доныне звучащие в ушах:

— Юлий, подними выше свой меч. Ты император!

Сейчас он всходил по парадной лестнице дворца такой же усталой и неровной от хромоты поступью, в которой слышалась победная музыка. Дабы не выдать волнения, Юлий встал к нему спиной, взирая на зеленую медную крышу стоящего у подножья Палатина старого дворца Флавия, где был убит его предшественник. А комит, войдя в колоннаду, молча скинул плащ и, судя по звукам, разломил жареную баранью ногу и стал есть с жадным чавканьем, как изголодавшийся наемник.

Он никогда не позволял себе ничего подобного, нарочито подчеркивая, что никогда не станет вкушать с императорского стола, ибо гордому и прославленному стратегу не пристало уподобляться придворной собаке, коей господин бросает обглоданную кость.

— Колосс рухнул, — неожиданно для себя сказал император, хотя намеревался спросить совершенно об ином.

Антоний перестал жевать, замер и, неожиданно бросившись к парапету, согнулся от рвотного позыва. За минуту его вывернуло наизнанку, на побледневшем лице выступил обильный пот.

— Почему телеги не сцепились осями? — испытывая мстительное удовлетворение, спросил император.

— Сцепились, — не своим голосом вымолвил комит. — Мне кажется, август, тебя хотели отравить. Баранина недожаренная, с кровью. А кровь вызывает отвращение.

И это говорил полководец, всю жизнь купавшийся в крови и верящий, что пролитая противником, она вселяет в воина мужество и силу.

Император приблизился к Антонию, заглянул ему в лицо и, увидев нездоровые глаза, промолчал.

— Я слышал молву, август, будто этот мертвый варвар не вызвал никаких чувств у нашей прелестной Артаванской Сокровищницы?

Его невинно-грубоватый голос звучал так обещающе, словно Юлий опять стоял у Эсквилинских ворот и ждал, чем закончится ночной визит декурии всадников в покои уже безвольного, однако хорошо охраняемого императора.

— Вызвал бы, — Юлий глянул через плечо. — Если б она имела хоть что-нибудь, что мы называем чувствами. Ее более привлекает оружие. Она выкупила меч у олигарха за пять миллионов.

— Разве может пробудить чувства труп, напичканный бальзамом? — улыбнулся комит. — Вот если бы варвар ожил на ее глазах, встал и пошел…

— Да, пожалуй… Но он сгорел, едва мы покинули мавзолей. Сенатор показал горсть пепла…

— Неужто, август, ты поверил в это? Я убежден, мумию он надежно припрятал до лучших времен, а тебе предъявил счет. Если Роман не возьмет сторицей все, что потратил на империю в ее трудный час, он не олигарх. Жертвенность — удел личности благородной и сытой от рождения. Испытавшего голод невозможно насытить, даже если запечь его в хлеб. Вот почему менее опасны варвары, нежели элита империи, познавшая это низкое чувство…

— Он всего лишь намеревается предъявить счет, — перебил его размышления император. — И его старания пойдут нам на пользу, коль телеги не сцепляются осями. Я уверен, магический кристалл находится на одном из кораблей Артаванской Сокровищницы.

Комит покосился на блюдо с жареной бараниной и брезгливо отвернулся.

— Магический кристалл… Ты тоже ищешь заморское чудо, август?

— Я ищу путь спасения империи.

Юлий еще раз всмотрелся в своего комита и неожиданно узрел причину воспаленного взора: пропыленный и обоженный солнцем тучный Антоний напоминал не придворного, а кондуктора, коему в посевную весеннюю пору приходилось целыми днями объезжать нивы, наблюдая за работой рабов.

На лице его читалась смертельная усталость.

— Каким бы ни был предъявленный счет, он, как и мертвец, не удивит Артаванскую Сокровищницу, — вдруг обреченно проговорил комит. — Тем паче, не заставит войти во дворец и принести кристалл, если он и в самом деле на одном из кораблей. Она с удовольствием заплатит за свое озорство…

— Пусть заплатит. Это лучше, чем потерять все!

— Ты ничего не потеряешь, август, ибо я нашел то, чего так жаждет царевна и что заставит ее проявить чувства. Благодаря чему ты получишь в приданое не только сокровища и живой огонь, но и все Артаванское царство. И спасешь империю.

— Говори же скорей, Антоний!

— Я отыскал живого атланта, — как-то нехотя и натуженно сообщил комит. — Полагаю, он вызовет трепет у Артаванской Сокровищницы.

— Живого?…

— И не только живого, август, но молодого, можно сказать, юного.

Император потускнел.

— Я ожидал большего, Антоний. Вряд ли можно удивить ее атлантами. Хоть мертвыми, хоть живыми и юными…

— Он бессмертный.

В первый миг это никак не тронуло сознания, ибо в голове было много сиюминутных и скоротечных мыслей: на причале, возле кораблей Авездры, выстроился караул префекта города, и сам он, не к месту и не к случаю обряженный в белую тогу, встал возле сходен.

И вдруг отяжелевший взор комита заставил Юлия сосредоточиться на его последних словах.

— Мне сорок семь лет, август, а я уже старик, — с несвойственной ему безысходностью вымолвил Антоний. — Тебе двадцать девять, но ты прожил большую половину жизни. Сегодня я зрел человека… Впрочем, человек ли он? Бессмертие — привилегия богов…

— Сколько же ему?

— В это трудно поверить… Но я сам видел свидетельство времени. Договор купли-продажи, подтвержденный нотариусом… двести лет назад. Все, что связано с собственностью, у нас священно и потому вечно. Вот только жизнь коротка…