Маэстро и другие - [6]

Шрифт
Интервал

— Видите ли, Маэстро… — проговорил Валле и закашлялся.

— Дольяни!..

— Нет, Маэстро, все не так, как вы сказали!

Но и Дольяни на этом остановился.

— Мария!

— Маэстро, я обожаю ваши спектакли… — прошептала та и на этом умолкла.

— Паницца, — повернулся к нему Маэстро, — может, ты мне скажешь, что за гребаный театр вы хотите создать?

Паницце был задан вопрос, следовательно, ему было разрешено открыть рот.

— Мы, мать твою, — сказал он, четко выговаривая слова, чтобы до Маэстро дошло все, что он скажет, — мы хотим создать театр, в котором не будут дохнуть от скуки те, кто придет смотреть наши спектакли.

Глава четвертая

«Театр, в котором не будут дохнуть от скуки те, кто придет смотреть наши спектакли!»

Сидя на заднем сидении лимузина, который вез его в Киберон, Маэстро расковыривал рану, нанесенную ему сорок восемь часов назад в Милане.

Завершившееся долгими аплодисментами его выступление в Сенате, показанное в теленовостях, комплименты президента и коллег-сенаторов, автограф, выпрошенный командиром авиалайнера, доставившего его в Париж, встреча с молодым куртуазным французским министром культуры, который уважительно обращался к нему «Cher Maître» («Дорогой Мэтр»), — все это явилось для раны слабым и коротко действующим бальзамом, малоэффективным, как арабские духи на руках леди Макбет.

Из-за телекамер, не сводивших с него объективов, из-за спин поздравлявшего его председателя Сената, любезничающего с ним французского министра культуры и командира корабля, такого мужественного в своей черной форме с золотыми шевронами, перед глазами то и дело вставало подлинное в своей осязаемости, подобно призраку Банко[5], видение Паниццы. Ужасный в своем синем в белую полоску костюме, в рубашке, большей, чем нужно, на пару размеров, с бельевыми прищепками на лодыжках, он бросал Маэстро в лицо невероятное: «Театр, в котором не будут дохнуть от скуки те, кто придет смотреть наши спектакли».

Если следовать логике Паниццы, это должно было означать, что в его театре, театре Маэстро, публика дохнет от скуки!

Он передернул плечами, ругая себя последними словами за то, что все время думает об этом мерзавце. В конце концов, кто такой этот Паницца! Какое отношение он может иметь к Иоганну Вольфгангу фон Гёте! Только у таких, как он, с их менталитетом и лексиконом фанатиков-коммунистов времен холодной войны, может вызывать смертную скуку высочайшая поэтика «Фауста». Да пошел он!..

— Иди ты в жопу, Паницца! — вырвалось у него.

— Простите? — спросил Нуволари, ведя машину с обычной невозмутимостью. — Вы что-то сказали?

— Нет, ничего.

— Вы обратили внимание, как красиво смотрится сегодня этот замок?

Маэстро механически повернулся, чтобы взглянуть на замок, прекрасный и ужасный, хранитель мрачных средневековых тайн, пропитанных кровью и ядами. Но тут же из-за окруженной башнями громады выплыла огромная гротескная фигура Паниццы, который кричал прямо ему в уши: «Театр, в котором не будут дохнуть от скуки те, кто придет смотреть наши спектакли!..»

Что более всего изумило Маэстро, так это отсутствие реакции остальных членов профсоюзной делегации. Он ожидал, что они немедля открестятся от сказанного Паниццей, выгонят его пинком под зад, обольют безоговорочным презрением, шарахнутся, как от прокаженного. Но эти три мерзавца, наоборот, даже ни на полшага не отодвинулись от него! Мало того, они принялись объяснять, прежде всего Мария, что Паницца, выразившись в своей привычной манере в духе коммунистической «Униты» 50-х годов, в сущности, хотел сказать, что они собрались сделать театр… э-э-э… менее серьезный, что ли… чуть более развлекательный… «Нет-нет, пусть Маэстро не подумает, что его театр не развлекательный! — поспешила пояснить Мария. — Театр Маэстро может еще как развлекать! „Арлекино“, например, был очень смешной спектакль, даже если смотреть его сорок раз подряд, но… как бы это сказать?.. в некоторых местах — очень смешных — немного не хватало… неожиданности»… Хотя она, Мария, которая была с этим спектаклем в Аддис-Абебе, прекрасно помнит, что эфиопы просто катались со смеху…

Увы, объяснение не успокоило его. Оно лишь опередило крепкое ругательство, уже готовое было вырваться, как пробка из бутылки, высвобождая содержимое, слишком долго находившееся под сильным давлением. Сказанное Марией потрясло все его существо и теперь травило душу, как всепроникающий яд.

— Ты тоже помирал от скуки на «Фаусте»? — обратился он неожиданно к Нуволари.

— Я нет, потому что…

— Потому что — что?

— Потому что я его еще не видел, — извиняющимся тоном проговорил Нуволари.

— Твою мать! Он уже целый год как идет!

— Да, но на него до сих пор невозможно достать билет… — на лету сочинил Нуволари.

Фраза прозвучала лестно, и Маэстро решил принять ее за чистую монету.

— При первой же возможности напомни, чтобы я оставил тебе два места на мое имя. Сходишь вместе с женой, а потом расскажешь мне, заела тебя тоска или нет.

— Да, сенатор, спасибо, — поблагодарил Нуволари, не слишком уверенный, что Маэстро запомнит свое обещание.

Приказав себе выбросить из головы Паниццу и всю эту историю с любительским театром самонадеянных придурков, Маэстро принялся думать о своих последних спектаклях, как делал всегда, когда нуждался в подпитке чем-то успокаивающим и ободряющим, что могло бы восстановить его душевное равновесие. Взять, скажем, «Великую магию». Выдающийся спектакль, что говорить! Хотя пьеса — так себе, пусть все и твердили, что это шедевр. И разве спектакль не оказался очень смешным? И все благодаря тому, что он собственной рукой вымарал из истории девушки это авторское занудство. Вырезал именно для того, чтобы зрители не умирали от скуки! Так что, синьор Паницца… или ты собери побольше информации, прежде чем открывать рот, или иди в задницу, говнюк!


Еще от автора Луиджи Лунари
Трое на качелях

«Просторное помещение, похожее на элегантный салон роскошной фирмы, гостиничный холл или нечто подобное. В глубине помещения широкое окно, выходящее на город. Кресла, бар-холодильник, удачно отделанный под интерьер, столик с журналами, служебная конторка или стойка – чье-то рабочее место. Три входных двери: одна боковая справа, другая боковая слева, третья – воображаемая, расположена на просцениуме и обращена к зрительному залу. Четвертая, которую тоже хорошо видно публике, ведет в ванную комнату с туалетом.


«Трое на качелях» и другие пьесы

Итальянская пьеса прошлого и настоящего веков – одна из самых популярных из идущих на мировых сценах. Причина тому – тонкий сплав юмора, фарса, характерных для итальянского площадного театра, с трагизмом античного греческого и глубоким психологизмом русского.Представленные в этом сборнике пьесы одного из лучших итальянских драматургов Луиджи Лунари – прямое подтверждение этого тезиса.


Рекомендуем почитать
Три рассказа

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Уроки русского

Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.


Книга ароматов. Доверяй своему носу

Ароматы – не просто пахучие молекулы вокруг вас, они живые и могут поведать истории, главное внимательно слушать. А я еще быстро записывала, и получилась эта книга. В ней истории, рассказанные для моего носа. Скорее всего, они не будут похожи на истории, звучащие для вас, у вас будут свои, потому что у вас другой нос, другое сердце и другая душа. Но ароматы старались, и я очень хочу поделиться с вами этими историями.


Гусь Фриц

Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.


В открытом море

Пенелопа Фицджеральд – английская писательница, которую газета «Таймс» включила в число пятидесяти крупнейших писателей послевоенного периода. В 1979 году за роман «В открытом море» она была удостоена Букеровской премии, правда в победу свою она до последнего не верила. Но удача все-таки улыбнулась ей. «В открытом море» – история столкновения нескольких жизней таких разных людей. Ненны, увязшей в проблемах матери двух прекрасных дочерей; Мориса, настоящего мечтателя и искателя приключений; Юной Марты, очарованной Генрихом, богатым молодым человеком, перед которым открыт весь мир.


В Бездне

Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.


Стихи

В поэтической рубрике — подборка стихотворений финской поэтессы Ээвы Килпи в переводе Марины Киеня-Мякинен, вступление ее же.


Хроники: из дневника переводчика

В рубрике «Трибуна переводчика» — «Хроники: из дневника переводчика» Андре Марковича (1961), ученика Ефима Эткинда, переводчика с русского на французский, в чьем послужном списке — «Евгений Онегин», «Маскарад» Лермонтова, Фет, Достоевский, Чехов и др. В этих признаниях немало горечи: «Итак, чем я занимаюсь? Я перевожу иностранных авторов на язык, в котором нет ни малейшего интереса к иностранному стихосложению, в такой момент развития культуры, когда никто или почти никто ничего в стихосложении не понимает…».


Статьи, эссе, критика

В продолжение авторской рубрики писателя и математика Александра Мелихова (1947) «Национальные культуры и национальные психозы» — очередное эссе «Второсортные европейцы и коллективные Афины». Главная мысль автора неизменна: «Сделаться субъектами истории малые народы могут исключительно на творческим поприще». Героиня рубрики «Ничего смешного» американка Дороти Паркер (1893–1967), прославившаяся, среди прочего, ядовитым остроумием. «ИЛ» публикует три ее рассказа и несколько афоризмов в переводе Александра Авербуха, а также — эссе о ней нашего постоянного обозревателя американской литературы Марины Ефимовой. В разделе «Пересечение культур» литературовед и переводчик с английского Александр Ливергант (1947) рассказывает о пяти английских писателях, «приехавших в сентябре этого года в Ясную Поляну на литературный семинар, проводившийся в рамках Года языка и литературы Великобритании и России…» Рубрика «БиблиофИЛ».


Фрагменты книги «Мгновения Месмера»

В рубрике «NB» — фрагменты книги немецкого прозаика и драматурга Мартина Вальзера (1927) «Мгновения Месмера» в переводе и со вступлением Наталии Васильевой. В обращении к читателям «ИЛ» автор пишет, что некоторые фразы его дневников не совпадают с его личной интонацией и как бы напрашиваются на другое авторство, от лица которого и написаны уже три книги.