Мадемуазель скульптор - [6]
— Неужели? Как мне повезло! Значит, следуем вместе.
Помолчав, он спросил:
— А зачем мадемуазель наша мастерская?
Я ответила с гордостью:
— Мэтр пригласил меня на учебу.
— Правда, что ль? Что же вы умеете?
— Рисовать портреты.
— О-ля-ля, вот не ожидал! Разрешите представиться: ученик и подмастерье мэтра Лемуана — Александр Фонтен.
— Очень приятно. А меня зовут Мари-Анн Колло.
— Вы не родственница знаменитого сапожника Колло, шьющего дамскую обувь?
— Я его дочь, — вздохнула. — К сожалению, мой отец умер два месяца назад.
— Искренне соболезную.
Мальчик мне понравился. Он не задавался и не строил из себя гения-художника, приближенного к мэтру, говорил просто, а порой даже простовато. И, обдумывая ответ, то и дело чесал свой нестриженный затылок. В общем, вахлачок, но забавный.
Я спросила:
— Это правда, что за опоздание Лемуан может выгнать?
Александр подтвердил:
— Запросто. Он вообще суров и не терпит никаких вольностей. Всё должно быть, как им велено. Но когда отдыхает, если выпьет, то совсем другой человек — шутит сам и смеется шуткам других.
— Много у него учеников?
— Ныне вместе со мной четверо. В прошлом же — и не сосчитать, воспитал едва ли не четверть нынешней Академии художеств.
Мы подошли к красивому трехэтажному дому с большими окнами, убранными решеткой.
— Как тюрьма, — сказала я.
— Что с того? — сморщился Фонтен. — А зато надежно. К мэтру раза три залезали грабители, воровали картины из его коллекции и мелкие скульптуры, и пришлось обезопаситься.
Поднялись на второй этаж, позвонили в двери. Лемуан открыл сам и смотрел на нас, уперев руки в боки (был он без парика и, как выяснилось, совершенно лысый):
— Ну-с, явились — не запылились. На часы смотрели? — И постукал пальцем по циферблату своего карманного хронометра. — Две минуты девятого. Две минуты! Черт знает, что такое. Говоришь им, говоришь — как об стенку горох. Обещал выгонять за опоздание — вот и выгоню.
Я пробормотала:
— Ах, мсье Жан-Батист, это все по моей вине — задержала мсье Александра, спрашивая дорогу. Без меня он не опоздал бы.
Но Фонтен опроверг мою версию:
— Нет, мсье, вся вина целиком на мне: начал ей хвалить по дороге вашу милость и настолько разошелся, что забыл про время.
Лемуан проворчал, но уже не так грозно:
— Охламоны. Глупые растяпы. Радуйтесь, что я сегодня добрый. И прощаю на первый раз. Но потом задержитесь снова — точно спущу с лестницы. Проходите.
В светлой и чистой мастерской там и сям расставлены были статуэтки, статуи, головы, торсы, руки и ступни — что-то из гипса, что-то из глины, что-то из мрамора. За мольбертами два ученика, в целом одетые, как Фонтен, только без шапок и курток, рисовали третьего, полуобнаженного, лишь с набедренной повязкой ниже талии. Все таращились на меня с любопытством. Мэтр сказал:
— Кавалеры, представляю вам новую мою ученицу — Мари-Анн Колло. Будет она трудиться наравне с вами. Но предупреждаю: кто ее пальцем тронет и тем паче — примется строить куры — сразу шею тому сверну, так и знайте. Никаких шашней и амуров у себя в мастерской я не потерплю. Точка. А теперь — работаем, работаем, нечего прохлаждаться.
Я, как все, получила мольберт-подставку и бумагу с грифелем. Несколько минут изучала модель, а потом наметила контуры будущего рисунка. Начала творить не спеша, чтоб не выглядеть самонадеянной дурочкой, и к обеденному времени только успела проработать голову и шею.
Где-то в час пополудни двое слуг внесли в мастерскую стол и накрыли трапезу. Лемуан разрешил нам прерваться и перекусить. С нами не садился и, пока мы ели, медленно прохаживался возле наших мольбертов.
Александр Фонтен спросил, управляясь ложкой:
— Как вам здесь у нас, мадемуазель Мари?
Я ответила, улыбнувшись:
— Да пока еще не пришла в себя, честно говоря. Нужно время, чтобы пообвыкнуть. Если мьсе Жан-Батист стразу не прогонит…
Он услышал и отозвался:
— Сразу не прогоню, не переживайте. Для начала очень недурно. Мелкие детали мы обсудим отдельно. А пока продолжайте в том же духе.
— Мерси бьен, мсье, — потупилась я.
Молодые люди посмотрели на меня с уважением, а Фонтен прокомментировал:
— Никого из нас так не поощряли в первый день! Далеко пойдете.
Я смутилась еще больше.
Всю вторую половину дня мы заканчивали рисунки, а потом мэтр два часа скрупулезно разбирал каждую работу. Вышли на улицу в половине шестого вечера, еле переставляя ноги. А ведь завтра к восьми утра надо было снова бежать в мастерскую, без опозданий. Голова кружилась.
С Александром шли до Люксембургского сада, а потом расстались — я свернула налево, в сторону улицы Старой голубятни, а Фонтен отправился прямо, к своему городку Гренелль, где он обитал с матерью и двумя сестрами. На прощанье поклонился и сказал, что был рад нашему знакомству. Я сказала, что тоже. Но в душе решила — это просто друг, ничего больше, не герой моего романа.
Дома свалилась на кровать и мгновенно заснула, даже не допив молока, оставшегося от завтрака.
Первые полгода постигала азы классического рисунка и лепки. Получалось хорошо не всегда, Лемуан подмечал каждую ошибку и серьезно критиковал, я печалилась, иногда даже плакала, только не при всех, а скрываясь в туалетную комнату. Но успехи тоже были, и от добрых слов наставника мне хотелось прыгать и танцевать, словно маленькой девочке. Александр Фонтен неуклюже пытался за мной ухаживать, но настолько робко, что сердечные наши отношения не продвинулись с первого знакомства ни на шаг (разве только перешли на «ты»).
Великий галицкий князь Ярослав Владимирович, по прозвищу «Осмомысл» (т.е. многознающий), был одним из наиболее могущественных и уважаемых правителей своего времени. Но в своём княжестве Ярослав не был полновластным хозяином: восставшие бояре сожгли на костре его любовницу Настасью и принудили князя к примирению с брошенной им женой Ольгой, дочерью Юрия Долгорукого. Однако перед смертью Осмомысл всё же отдал своё княжество не сыну Ольги - Владимиру, а сыну Настасьи – Олегу.
Хазарский каганат — крупнейшее и сильнейшее государство в Восточной Европе в VII—X веках. С середины IX века Киевская Русь была данницей каганата. Его владения простирались от Днепра и Вятки до Южного Каспия, правители Хазарии соперничали по своему могуществу с византийскими басилевсами. Что же это было за государство? Как и кому удалось его одолеть? Свою версию тех далёких событий в форме увлекательного приключенческого романа излагает известный писатель Михаил Казовский. В центре сюжета романа — судьба супруги царя Иосифа, вымышленной Ирмы-Ирины, аланки по происхождению, изгнанной мужем из Итиля, проданной в Византию в рабство, а затем участвовавшей в походе Святослава и разгроме столицы Хазарии — Саркела.
В сборник вошли рассказы:ПеснярыМоя прекрасная ледиМарианнаПерепискаРазбегПоворотФорс-мажорЧудо на переносицеМеханическая свахаКак мне покупали штаныОрешки в сахареГастрольные страстиЗвезда экранаТолько две, только две зимыКиноафиша месяцаЕще раз про любовьОтель «У Подвыпившего Криминалиста»Пальпация доктора КоробковаИ за руку — цап!Злоумышленник.
Великая эпоха Екатерины П. Время появления на исторической сцене таких фигур, как Ломоносов, Суворов, Кутузов, Разумовский, Бецкой, Потемкин, Строганов. Но ни один из них не смог бы оказаться по-настоящему полезным России, если бы этих людей не ценила и не поощряла императрица Екатерина. Пожалуй, именно в этом был её главный талант — выбирать способных людей и предоставлять им поле для деятельности. Однако, несмотря на весь её ум, Екатерину нельзя сравнить с царем Соломоном на троне: когда она вмешивалась в судьбу подданных, особенно в делах сердечных, то порой вела себя не слишком мудро.
Лермонтов и его женщины: Екатерина Сушкова, Варвара Лопухина, графиня Эмилия Мусина-Пушкина, княгиня Мария Щербатова…Кто из них были главными в судьбе поэта?Ответ на этот вопрос дает в своей новой книге писатель Михаил Казовский.
Новый роман современного писателя М. Казовского рассказывает о полной удивительных приключений, необыкновенной любви и творческих озарений жизни художника Феофана Грека (ок. 1340 — ок. 1415) — старшего современника Андрея Рублёва.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.
Иван Данилович Калита (1288–1340) – второй сын московского князя Даниила Александровича. Прозвище «Калита» получил за свое богатство (калита – старинное русское название денежной сумки, носимой на поясе). Иван I усилил московско-ордынское влияние на ряд земель севера Руси (Тверь, Псков, Новгород и др.), некоторые историки называют его первым «собирателем русских земель», но!.. Есть и другая версия событий, связанных с правлением Ивана Калиты и подтвержденных рядом исторических источников.Об этих удивительных, порой жестоких и неоднозначных событиях рассказывает новый роман известного писателя Юрия Торубарова.
Книга посвящена главному событию всемирной истории — пришествию Иисуса Христа, возникновению христианства, гонениям на первых учеников Спасителя.Перенося читателя к началу нашей эры, произведения Т. Гедберга, М. Корелли и Ф. Фаррара показывают Римскую империю и Иудею, в недрах которых зарождалось новое учение, изменившее судьбы мира.
1920-е годы, начало НЭПа. В родное село, расположенное недалеко от Череповца, возвращается Иван Николаев — человек с богатой биографией. Успел он побыть и офицером русской армии во время войны с германцами, и красным командиром в Гражданскую, и послужить в транспортной Чека. Давно он не появлялся дома, но даже не представлял, насколько всё на селе изменилось. Люди живут в нищете, гонят самогон из гнилой картошки, прячут трофейное оружие, оставшееся после двух войн, а в редкие часы досуга ругают советскую власть, которая только и умеет, что закрывать церкви и переименовывать улицы.
Древний Рим славился разнообразными зрелищами. «Хлеба и зрелищ!» — таков лозунг римских граждан, как плебеев, так и аристократов, а одним из главных развлечений стали схватки гладиаторов. Смерть была возведена в ранг высокого искусства; кровь, щедро орошавшая арену, служила острой приправой для тусклой обыденности. Именно на этой арене дева-воительница по имени Сагарис, выросшая в причерноморской степи и оказавшаяся в плену, вынуждена была сражаться наравне с мужчинами-гладиаторами. В сложной судьбе Сагарис тесно переплелись бои с римскими легионерами, рабство, восстание рабов, предательство, интриги, коварство и, наконец, любовь. Эту книгу дополняет другой роман Виталия Гладкого — «Путь к трону», где судьба главного героя, скифа по имени Савмак, тоже связана с ареной, но не гладиаторской, а с ареной гипподрома.