Мадам Мидас - [66]

Девушка стиснула руки от душевной боли, и с ее груди упала роза – высохшая и мертвая. Китти взяла ее вялыми пальцами. Руки бедняжки дрожали, и опавшие лепестки рассыпались по ее белому платью розовым дождем.

«Вот аллегория моей жизни», – подумала она.

Некогда жизнь ее была такой же свежей и полной аромата, как живая роза. Ныне роза засохла; подобно этому цветку, поблекла и ее жизнь. Теперь Китти видела, что все ее надежды, все ее убеждения опали, как эти увянувшие лепестки.

Нет другого такого отчаяния, как отчаяние юного существа, и Китти, сидя на полу с горячими сухими глазами и болью в сердце, чувствовала, что солнце ее жизни закатилось навсегда.

* * *

Стояла ночь. Луна пока не выглянула, но в темно-синем небе зажегся свет алмазных звезд. Дымный желтоватый туман повис над городом, но внизу, в саду среди цветов, все было прохладным и душистым.

В доме не горел ни один огонь, и высокое тутовое дерево подле него казалось совсем черным на фоне безоблачного неба.

Внезапно дверь открылась, из дома вышла женщина и тихо притворила дверь за собой. Она сделала несколько шагов по дорожке и, стоя посреди сада, подняла к темному небу залитое слезами лицо. Вдалеке залаяла собака, свежий холодный ветер пронесся меж деревьев и шевельнул благоухающие цветы. Женщина жестом отчаяния простерла руки к дому, скользнула по тропе из ворот и тихо, крадучись, пошла по безлюдной улице.

Глава 3 Месье Ванделуп узнает кое-что полезное

Пока Гастон быстро ехал в город, мысли его были какими угодно, только не приятными. Не то чтобы он думал о Китти. Недавнюю сцену француз счел всего лишь взрывом истерической страсти и даже не помышлял, что девушка решится на какой-нибудь серьезный шаг. Он полностью о ней забыл, едва покинув дом, и теперь, полулежа в кебе, курил одну из своих вечных сигарет и размышлял о положении, в котором оказался.

У Ванделупа было очень туго с деньгами, и он не знал, куда обратиться, чтобы пополнить карманы. Его удача в картах была столь велика, что даже среди «Холостяков», привыкших терять большие суммы, начали поговаривать, что мистер Ванделуп слишком уж умен. А поскольку сей молодой джентльмен не желал терять свою популярность, он полностью бросил играть. Это прекратило все пересуды, но лишило француза возможности добывать деньги при помощи карт. До тех пор пока Мадам Мидас не появится в городе, Гастон не видел способов продолжать свой прежний образ жизни.

Но, поскольку молодой джентльмен никогда не отказывал себе ни в чем, пока у него имелись хоть какие-то деньги, он велел кебмену ехать к Патону, флористу на Сванстон-стрит, и приобрел там изящный букетик цветов, чтобы вставить его в петлицу. Оттуда Ванделуп отправился в свой клуб, где нашел нескольких молодых людей, в том числе мистера Барти Джарпера, собиравшихся в «Театр Принцесс»[46] на постановку «Микадо».

Когда появился Ванделуп, Барти ринулся к нему и начал шумно настаивать, чтобы француз обязательно поехал с ними. Все галдели, все были навеселе, и Гастон, не желая появляться в театре в такой шумной компании, нашел какую-то отговорку. Таким образом, Барти и его друзья уехали без него, и Ванделуп остался один. Он взял вечернюю газету, лениво зевая, пробежал ее глазами – и заметил то, что и раньше часто замечал.

– Послушайте, кто такой этот Меддлчип, которым полны все газеты? – спросил он у только что вошедшего высокого светловолосого человека.

– А вы не знаете? – удивленно отозвался тот. – Один из самых богатых людей, и очень щедрый.

– А, понятно! Покупает себе популярность, – холодно заметил Ванделуп. – Как же так вышло, что я никогда с ним не встречался?

– Он был то ли в Китае, то ли на Крите… или… В общем, в каком-то месте, которое начинается на «К», – неуверенно ответил молодой человек. – И вернулся в Мельбурн только на прошлой неделе. Вы наверняка рано или поздно с ним встретитесь!

– Спасибо, не очень-то я и рвусь с ним встречаться, – ответил Гастон, снова зевая. – В моих глазах деньги не компенсируют унылости их обладателей. А вы куда отправляетесь нынче ночью?

– На «Микадо», – ответил молодой человек, которого звали Беллторп. – Меня пригласил Джарпер – он взял ложу.

Ванделуп встал.

– Как же он ухитрился за все это заплатить?! Он всего лишь служащий банка и получает не слишком много.

– Мой дорогой, – сказал Беллторп, кладя ладонь на руку француза. – Где бы он ни добывал деньги, он всегда при них. И пока он платит, это не наше дело. Пойдемте, выпьем!

Гастон со смехом согласился, и они отправились в бар.

Когда джентльмены вышли из бара и стали спускаться по лестнице, Ванделуп сказал:

– У дверей меня ждет кеб. Поехали со мной, и я тоже отправлюсь в «Театр Принцесс». Джарпер просил меня поехать, да я отказался. Но мужчины же, как и женщины, имеют право передумать.

Они сели в кеб и доехали по Коллинз-стрит до театра. Отпустив кеб, Ванделуп и Беллторп поднялись по лестнице и увидели, что первый акт только что закончился и в баре полно джентльменов, среди которых выделялись Барти и его друзья. С одной стороны двери открывались на широкий каменный балкон, где сидели несколько дам, на другом балконе курили множество мужчин.