Мадам - [89]
Заняв позицию — под прикрытием Victoire и в окопе «Гданьских воспоминаний молодости», — я низко склонился над траншеей тетради и с копьем авторучки наперевес сделал вид, что занят расстановкой своих цитат в боевом порядке. Я поминутно заглядывал в книги, после чего возвращался к тетради и демонстрировал крайнюю озабоченность, притворяясь, что делаю записи.
Увы, подобные маневры тоже не вызвали ответной реакции. «Противник» просто не замечал их, как и моих предыдущих попыток обратить на себя внимание. Он не только не стрелял, но даже разведку не выслал, чтобы установить, кто ему противостоит и какое у него вооружение. Когда она после окончания урока проходила мимо меня, направляясь к дверям, то с величественным равнодушием смотрела совершенно в другую сторону.
«Чем больше ты будешь стараться обратить на себя внимание, — говорила, казалось, вся ее поза, — тем меньше я буду тебя замечать.
Tu ne m'interesses pas![125]»
Несмотря на чувствительный контрудар, я не признал свое поражение.
«Терпение, юноша! — эхом отозвалась во мне шутливая фраза Ежика. — Осада требует спокойствия и выдержки. Не огнем, так голодом мы заставим сдаться эту крепость».
С этого момента на ее уроках я последовательно и упорно совершал свой странный ритуал. Раскладывал на парте «вспомогательное снаряжение», оно же «приманку», и погружался в «работу», напряженно ожидая атаки.
В течение нескольких очередных уроков ничего не происходило. Она вела себя так, будто меня вообще в классе не было. Я стал терять надежду. Однако наперекор всему стоял на своем. Как вскоре выяснилось, избранная мною тактика оказалась верной.
В конце одного из уроков, когда я с особым усердием «приводил в порядок свои записи», она попросила дежурного собрать тетради для того, как она объяснила, чтобы теперь, когда четверть заканчивается и пришло время оценить всех по заслугам, составить представление, de quoi ils ont l'air[126]. У меня зашумело в голове. Вот оно! Не выдержала. Хочет «составить представление»! Пожалуйста!
Я передал дежурному «Cahier des citations», пометив тетрадь своими инициалами.
На перемене, а затем на протяжении нескольких дней я пытался разными способами дознаться, устраивала ли она в других классах, которые вела, подобную проверку. Нет, такую форму «гнета» они еще не испытывали. — Что? Берет тетради на проверку? — таращили на меня глаза. — Собирается отметку за них ставить? И это повлияет на балл в четверти? Ну, тогда adieu «suffisant»! Bonjour «insuffisant!»[127]
А мой колокол в это время не тревогу бил, а звонил во славу моих ратных подвигов. Ведь все улики неопровержимо доказывали, что проверку тетрадей она затеяла исключительно для того, чтобы рассчитаться со мной.
Будущее не противоречило моим догадкам. Но и не подтвердило их с достаточной определенностью. «Cahier des citations» вернулся ко мне (опять через дежурного) без каких-либо замечаний или комментариев, будто она вообще не удосужилась проверить мою тетрадь. Отсутствие следов — проверки или хотя бы чтения — можно, конечно, признать чем-то знаменательным, некой реакцией, однако только в том случае, если бы я оказался в исключительном положении. Но это на всех распространялось: тетради вернулись в первозданном состоянии — без оценок и замечаний. Устное резюме она тоже отказалась сделать. Вот так, взяла тетради, а потом отдала, — будто ничего и не было, будто вся эта затея служила только для укрепления дисциплины или еще для каких-то, известных лишь самой Мадам целей.
Относительным утешением оставалось одно — я единственный во всей школе, а не только в классе получил за четверть отличную оценку.
ДОРОГА РЫЦАРСКАЯ, ПРИДВОРНАЯ И ТРЕТЬЯ: НАУЧНАЯ
Как понимать такой пассаж?
Она, мол, согласна, что мое знание французского языка превосходит требования школьной программы, и, несмотря на мое поведение, далеко не примерное и даже наглое, оценивает мои знания справедливо и объективно?
Утопическое предположение. Годное разве что для восторженной и дешевой сказочки о юном, строптивом таланте и честном педагоге.
Действительность учила другому: оценка зависит не только от уровня знаний и степени владения тем или иным предметом, но также, и это немаловажно, от так называемого «подхода», то есть от манеры поведения и от дисциплины. Можно быть орлом и корифеем в той или иной области, но, надеясь лишь на свои знания, «пятерки» так и не дождаться. Достаточно опоздать, или плохо вести тетрадь, или отвлекаться на уроках, или отвечать с излишним апломбом, как высший балл будет демонстративно снижен.
И если в моем случае дело обернулось иначе, то это о чем-то свидетельствовало. Но о чем, собственно?
Напрашивался только один ответ: она хотела сначала обезвредить меня; возвысив — отдалить; избавиться от моей особы. На языке политики такой аванс называют «карьерным пинком». — Пусть он похваляется своими заслугами, пусть нежится в лучах славы, только бы глаза не мозолил. «Получи свою „пятерку“ и оставь меня в покое! — вот что означал ее маневр. — Иди с Богом своей дорогой!»
Как вести себя в такой ситуации? И вообще — какой у меня выбор?
Предоставлялись три возможности.
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.