Мадам де Помпадур - [4]

На разных претенденток делались при дворе гигантские ставки, причем увеличивались и сокращались в зависимости от последних слухов. Казалось, двор живет в ожидании каких-то увлекательных скачек. В конце концов выбор пап на самую настоящую темную лошадку — избранницей оказалась Мария Лещинская, дочь нищего изгнанника, бывшего польского короля Станислава Лещинского. На первый взгляд, принцесса, которая не знала никакой косметики, кроме воды и снега, и проводила время за вышиванием покровов на алтари, не слишком годилась на роль владычицы Версаля. Но несомненно, господин герцог с мадам де При подумали, что она будет всем обязана им двоим, а значит, поможет им сохранять главенствующее положение при короле. На деле же этот брак, как все полагали, окончательно доказал, что они никудышные политики, и помог кардиналу Флери от них избавиться. Для короля Франции партия была незавидная — у этой дамы «с фамилией на -ский» не было ни благ мирских, ни могущественных семейных связей, ни красоты, ни даже юности — ведь она была на семь лет старше короля. Но у Марии Лещинской был приятный мягкий характер и царственные манеры, что признали даже самые не расположенные к ней подданные, узнав ее получше. А главное — она обладала прекрасным здоровьем.

Получив письмо, в котором просили руки его дочери, Станислав Лещинский не мог поверить своему счастью. Он бросился в комнату Марии с криком: «На колени, на колени и благодари Всевышнего!»

—      Что случилось? Ты снова будешь польским королем?

—      Куда там, гораздо лучше! Ты будешь французской королевой!

Как только Мария появилась в Версале, король влюбился в нее и загорелся желанием. В брачную ночь он семь раз доказывал ей свою любовь. Двор был в восхищении, а маршал де Виллар сказал, что ни один из его кадетов в Сен-Сире не справился бы с делом лучше. Девять месяцев спустя королева произвела на свет дочерей-близнецов, которых называли мадам Первая и мадам Генриетта. К двадцати семи годам у короля было десять детей, из которых выжили и достигли зрелости шесть дочерей и один сын (наследник престола дофин Людовик). Король считал и постоянно всем говорил, что его жена — самая красивая женщина в Версале, и много лет их брак был вполне благополучен. Они могли бы так и дожить до старости, то есть Мария Лещинская оставалась бы не только женой, но и любовницей короля, будь у нее побольше характера. Людовик XV был привязчивым и в сущности верным человеком, к тому же отличался такой застенчивостью, что сблизиться с женщиной ему всегда было тяжело. Новых лиц король не любил, а перед красавицами робел. Мелкие интрижки с доступными девицами, которых подыскивали ему лакеи, ровно ничего для него не значили, зато семья была очень важна. К несчастью, королева, хотя и исключительно милая женщина, была старомодна и скучна. Она не смогла создать себе общество, привлекательное для ее веселого молодого мужа, а окружила себя всем, что было при дворе нудного и напыщенного. После рождения детей она с удовольствием превратилась в женщину средних лет, хотя по отношению к королю это было довольно эгоистично, и уже не пыталась оставаться притягательной для молодого мужа, разделять его интересы или развлекать его друзей; моды и веселье ее не занимали. Она была совсем лишена темперамента и жаловалась, что вечно она «или в постели, или беременна, или снова пора в супружескую постель». Так что годился любой предлог, лишь бы не пускать короля на супружеское ложе. Королева была весьма набожна, а потому никогда король не допускался туда в дни важнейших святых. Постепенно круг святых, из-за которых супруг терпел лишения, расширялся за счет все менее важных. Наконец ему отказали из-за какого-то уж совсем завалящего святого, и тут он взорвался. Король велел Лебелю, дворцовому привратнику, привести ему женщину. Лебель удалился и привел хорошенькую горничную, в результате чего появился Дориньи — дофин, ставший потом довольно известным антикваром.

Никто не знает наверняка, когда началась связь Людовика XV с графиней де Майи, но сам король не относился к ней серьезно до 1739 г. Именно в этом году он не стал говеть на Пасху. Когда епископ спросил его, будет ли он возлагать руки на золотушных, как принято было на Пасху, король отказался, потому что эта церемония проводилась только после причастия, а он причащаться не собирался. Королевский исповедник-иезуит, отец де Линьер, предложил во избежание скандала, чтобы кардинал де Роган отслужил потихоньку мессу в кабинете короля, и тогда никто не узнал бы, исповедовался король или нет. Но король наотрез отказался участвовать в таком мошенничестве. Он жил в грехе прелюбодеяния и пока не собирался исправляться, но в то же время не желал и насмехаться над своей верой.

Мадам де Майи приходилась дочерью маркизу Нельскому (чье родовое имя было де Майи), а замуж вышла за своего кузена. Маркиза Нельская, ее мать, служила фрейлиной королевы, так что король издавна был знаком с сестрами Майи. Сама мадам де Майи не отличалась особенной красотой, не имела ни малейшей склонности к романтическим переживаниям, зато была жизнерадостна, прямодушна, остроумна, и король рядом с ней чувствовал себя свободно и непринужденно. Она никогда ничего не просила у короля — ни власти, ни денег и к тому же любила его. Но в 1740 году он влюбился в ее сестру, которую мадам де Майи неосмотрительно приглашала на все свои ужины и приемы. Маркиза де Вентимиль уступала в красоте даже мадам де Майи и была совсем не такой доброй женщиной, как ее сестра, а потому и обошлась с ней самым жестоким образом. Но эта связь длилась недолго: мадам де Вентимиль умерла родами, дав жизнь сыну короля, графу де Люк. Король был безутешен; он вернулся к мадам де Майи, и она взяла на воспитание осиротевшего младенца — он был вылитый отец, его так и прозвали, le demi- Louis, Полу-Людовик. Но беды этой женщины еще не кончились. Вскоре король опять отчаянно — куда сильнее, чем в мадам де Вентимиль — влюбился в следующую из ее сестер, герцогиню де Шатору.