Лжедмитрий - [18]

Инок Мисаил, глядя на своего давнего товарища, не знал, что ему принести, чем помочь.

Отец Григорий на следующий день, так и не вставая с постели и не принимаясь за пищу, попросил снова явившегося в келью старца, знатока зелья, чтобы тот пригласил к нему самого игумена Елисея. Игумен хорошо отзывался об отце Григории. Игумен явился на зов как-то вскоре. О чём они там говорили — никто не знал. Разговор происходил за плотно прикрытой дверью. Игумен вышел из кельи хлопнув дверью, ничего никому не сказал и сердито затопал сапогами по длинному коридору.

Ничего не поведал об этом разговоре и отец Григорий. Он оставался в келье до вечера, никого к себе не впустил, а на следующее утро, выйдя из кельи, сообщил, что пора собираться в дорогу.

5

Климура вдруг заявил, имея в виду недавнюю победу над татарами:

— Если бы подобное воинское счастье привалило царю Борису, когда он выставил войско против татар, — народ простил бы ему всё плохое. Ох и любят московиты победителей! А царь Борис торчал с войском на берегах Оки целое лето. Только сражения не было... — И Климура привычным жестом вздыбил надо лбом упругие кудри.

Стахур, на глазах у своего господина Юрия Мнишека, сандомирского воеводы, вывел сказанное Климурой на бумаге. И вывел по-латыни. Присыпал написанное золотистым песком из шёлкового мешочка, смахнул разбухшие песчинки и покачал глубокомысленно лысою головою. Дескать, может стать достоянием истории.

Климура бежал из Москвы несколько лет тому назад, но говорил о далёком городе так уверенно, будто вчера ещё томился на его шумных извилистых улочках. Хорошенько усвоив шипящую польщизну и даже в известной мере звонкую латынь, Климура частенько переходил на родную ему московскую речь, употреблял такие замысловатые выражения, изображая московитов в лицах, что у пана Мнишека не хватало познаний для полного понимания кондовой Московщины.

Климура уже напрочь врос в свиту пана Мнишека, и это вызвало скрытое недовольство Стахура — учёной головы, секретаря и советника пана воеводы.

Когда неосведомлённые люди, какие-нибудь новые знакомцы, определяли Климуру с первого взгляда как шута при сандомирском воеводе, то они за это здорово платились. Климура задирал выскобленный подбородок и отбривал их так дерзко и ловко, что придраться было нельзя, а присутствующие при том хватались за животы, даже юные пахолки и разные там прихлебатели. Климура же доставал гребешок и расчёсывал золотистые кудри.

Пан Мнишек с удовлетворением воспринял слова Климуры о победе над татарами и сделал заключение, что это сам пан Бог послал ему такую удивительную победу. Подумать только: при живом и здоровом прославленном полководце Жолкевском, при живых и здоровых польных гетманах случившийся в подходящем месте сандомирский воевода собирает воинские силы, объединяет их в кулак и даёт отпор вторгшимся татарам! Татарам, которые готовились к походу всю зиму, улучили подходящий момент. Да ещё какой отпор. Триумф! А оказался он, сандомирский воевода, в нужном месте просто по той причине, что гостил в Каменце, как не раз уже бывало, и оставлял своё сандомирское воеводство вовсе не для ратных подвигов, поскольку прихватил с собою многих родственников и даже любимую дочь Марину.

Конечно, мрачные недоброжелатели прошипят: «Aquila non captat muscas!»[5] Дескать, не против крымского хана обязан стоять с войском коронный гетман или даже польный, но против шведов, турок, московитов. Но если победу заметит и оценит сам король? Если он призовёт сандомирского воеводу и наградит его как положено? Король Сигизмунд любит поступать подобным образом.

Пан Мнишек мечтательно закрывал глаза, забывал о Климуре, Стахуре и прочих людях из своей свиты.

Но происходило всё это уже невдалеке от Острога, на последнем привале. Стояла солнечная погода. Дорога впереди не сулила неприятностей.

Потому и пан Мнишек открыл глаза, ласково посмотрел на Климуру, на Стахура и сказал:

— По коням!

— По коням! — раздалось и повторилось уже в отдалении, по лесной опушке, где остановился обоз пана Мнишека, докатилось до карет с молодыми паннами, что сопровождают панну Марину.

— По коням!

— По коням! Едем!

Сандомирский воевода нисколько не преувеличивал, заверяя князя Константина, что ему по нраву острожская крепость и весь город Острог.

Сандомирский воевода любил замысловатую смесь белостенных хат, которые лепятся по склонам холмов, сочетаясь с видом грозного замка, устроенного с учётом требований европейской военной науки — с башнями, воротами, с подъёмными мостами. Даже каменные стены и рвы вокруг города приобретают здесь удивительную прелесть и привлекательность.

В этот же раз пан Мнишек подъезжал к Острогу в особом настроении и с особыми надеждами, ещё, пожалуй, не очень ясными, а потому и тайными. О сути их не мог рассказать даже самому себе.

Но вот перед ним с грохотом и лязгом цепей опустился подъёмный мост. Вот окутались дымом высокие валы — это салютуют пушки. Вот троекратно прокричали казаки:

— Слава!

— Слава!

— Слава!

Мощное эхо вспугнуло в тополиных ветвях задремавшее птичье царство. Всполошились вороны.

Однако среди надворных казаков пан Мнишек не увидел сотника по имени Андрей Валигура. Он вопросительно посмотрел на пана Стахура — тот поднял плечи. А Климура глядел восторженно.