Людвиг Витгенштейн - [64]

«Изюм, может, и самый вкусный компонент кекса, но мешок изюма не лучше, чем сам кекс, и тот, кто даст нам мешок изюма, не сможет испечь с ним кекс, не говоря уже о том, чтобы сделать что-то еще более вкусное. Я имею в виду не только Крауса и его афоризмы, но и себя и свои философские заметки. Они – прореженный изюм, но для кекса маловато»[283].

Попытка Витгенштейна совместить философские аргументы и их идеальное выражение – «освобождающее слово» – отнюдь не единственные в философии Нового времени. В разных формах к этому стремились континентальные философы, в частности Гегель, Гёльдерлин и Ницше, но еще более явно эта тенденция прослеживается у мыслителей XX века: Хайдеггера, Беньямина, Адорно и Деррида, которые в разной степени и по разным причинам нарочно выбирали себе определенный стиль изложения. Обостренное осознание акта письма – на самом деле очень современная черта, и встретить ее можно не только и не столько у философов, сколько у литераторов, даже если взять лишь таких писателей, как Джеймс Джойс, Марсель Пруст и Андре Жид. Витгенштейн прекрасно вписывается в это модернистское течение, хотя его случай уникален, ибо в важных аспектах он все-таки принадлежит к аналитической философии – философскому течению, у которого больше сходств с логикой, математикой и естественными науками, чем с континентальной философией и литературой[284]. Двойственный характер его творчества, проистекающий из его связи и общности с двумя разными интеллектуальными течениями, завораживает, но одновременно создает большие трудности для его интерпретации, и, возможно, этим частично можно объяснить возникновение вокруг него целой «индустрии».

Это что касается положения Витгенштейна внутри современной академической философии. Но, как и в случае с Фрейдом, влияние Витгенштейна вышло далеко за пределы научных кругов. Став легендой еще при жизни, в эпоху поп-культуры Витгенштейн превратился практически в поп-звезду, в «героя думающих людей», как выразились в одном телешоу. Композитор Элизабет Лаченс сочинила на основе «Логико-философского трактата» мотет, а М. А. Нумминен – сюиту Tractatus Suite. Эдуардо Палоцци создал цикл графических работ «Витгенштейн в Нью-Йорке», а Дерек Джармен с успехом поставил по сценарию Терри Иглтона фильм «Витгенштейн». Вышло несколько романов, вдохновленных историей его жизни; среди них – «Племянник Витгенштейна» близкого философу по духу австрийского писателя Томаса Бернхарда, «Малина» столь же близкой ему по духу австрийской поэтессы Ингеборг Бахман (она также читала лекции о Витгенштейне и Хайдеггере), а также «Мир, каким я его нашел» Брюса Даффи. Более того, загадочные высказывания из «Трактата», особенно по этике, и многочисленные афоризмы из более поздних работ привлекли интерес широкой публики и часто цитируются. Увы, их смысл понимается редко, тем более что это, как правило, не самодостаточные афоризмы, а риторические верхушки огромного айсберга систематической мысли. В последнее время Витгенштейна стали изображать постмодернистом, релятивистом, поэтом (и даже пирронистом, дзэн-буддистом и талмудистом). Странные прочтения идей человека, который к концу жизни говорил, что его основной вклад – вклад в философию математики[285], человека, который в юности провозглашал, что собирается «не доказывать что-либо, а выяснять, как устроен мир на самом деле»[286], и который позднее сказал: «Я знаю, что мой метод верный. Мой отец был деловым человеком, и я тоже – деловой человек: я хочу, чтобы моя философия была деловой, хочу добиться чего-то, чтобы все работало»[287]. Все это плохо сочетается с постмодернистской настороженностью, неуверенностью и пассивностью.

Первая страница Motet Excerpta Tractati Logico-Philosophici («Мотета Витгенштейна»), написанного Элизабет Лаченс в 1952–1953 годах

Тем не менее народное увлечение Витгенштейном как притягательным архетипом мыслителя-страдальца можно понять.

«Время от времени в нашей культуре деятели литературы и искусства становятся объектами поклонения в гораздо более широких кругах, нежели аудитория их творчества. Считается, что их жизнь – нечто гораздо более глубокое, чем просто завораживающая биография. Их труды, интеллектуальные и духовные искания смутно осознаются как заключающие в себе и являющие собой образ глубочайших противоречий и конфликтов внутри культуры их времени. Так что, видимо, именно это и произошло с Людвигом Витгенштейном»[288].

Тогда становится понятна и наша завороженность Витгенштейном, ведь, несмотря на свои интеллектуальные достижения, он так и не нашел свое Sitz im Leben – место в жизни – как и любой современный человек. Он стремился быть идеальным, но его жизнь напоминала отрывок, богатый триумфами, противоречиями и поражениями. Именно в этом смысле он прожил прекрасную, вернее, хрестоматийную жизнь.

«После смерти человека мы воспринимаем его жизнь в умиротворяющем свете. Жизнь умершего кажется нам сглаженной, словно мы видим ее сквозь дымку. Для него же она была не гладкой, но полной острых углов и несовершенной. Этой сглаженности для него не существовало; жизнь была неприкрашенна и жалка»