Людвиг II: Калейдоскоп отраженного света - [94]

Может и это быть. Мы привели только то, что появилось в газетах о жизни короля, и на основании этого делаем свои заключения (курсив наш. — М. З.). Невольно напрашивается вопрос: каким образом, однако, при такой массе примеров, ясно указывающих на очень давнее расстройство умственных способностей короля, он не только мог оставаться королем, но и заслуживать любовь приближенных, расположение окрестных жителей, уважение всех граждан и почтение от иностранных правителей? На это мы ответим: король жил крайне уединенно и одиноко. Его жизнь была известна лицам, только близко к нему стоящим. (Налицо явное противоречие — как же он смог заслужить пресловутые «любовь», «расположение», «уважение» и «почтение»? — М. З.) Кроме того, министры свидетельствуют, что в государственных делах Людвиг отличался замечательным знанием дела, ясностью понимания и необыкновенною проницательностью. Наконец, самые его болезненные увлечения художеством, музыкой и архитектурой могли в его подданных возбуждать только беспредельное уважение и восхищение»^{177}.

Насколько объективны, с учетом перечисленных обстоятельств, выводы о наличии психического заболевания? Напомним, что Людвиг вплоть до своего ареста и официального признания его недееспособным не проходил медицинского освидетельствования. Ни один уважающий себя врач никогда не поставит диагноз, опираясь лишь на свидетельства третьих лиц, не проведя детального обследования самого больного. Заочный диагноз недопустим ни при каких обстоятельствах. В случае же баварского короля мы имеем именно такой пример. «Как же вы поставили мне диагноз? Вы ведь даже не беседовали со мной», — сказал Людвиг во время своего ареста — и получил очень характерный ответ: «Ваше величество, в этом нет необходимости. Мы обладаем информацией, которая нам дает достаточно доказательств». Трудно удержаться от ассоциации с событиями, происходящими у нас на глазах: пресловутое «хайли лайкли[125]» — вовсе не «новая царица доказательств», а «хорошо забытая старая»…

Если всё же рассматривать «историю болезни» Людвига с окончательным диагнозом «паранойя», то картина получается следующая:

«Под именем паранойи, или первичного помешательства, — пишет профессор Ковалевский, — разумеется такое расстройство умственных способностей, при котором в обычный круг мышления, в обычное сочетание представлений, в обычный, признаваемый нами за правильный, образ жизни и действий врывается круг безумных идей в виде ограниченного бреда. Таким образом, при этом происходит раздвоение сознания в человеке: с одной стороны, он живет здоровою жизнью, ее интересами, делами и обстоятельствами; с другой стороны, внутри себя такой больной таит болезненные мысли, бредовые идеи и целый ряд безумных представлений… Особенно хорошо обработанным и выкристаллизованным этот плод является в тех случаях, когда унаследованные качества и свойства характера и душевной деятельности находят себе поддержку и укрепление в воспитании и обстоятельствах дальнейшей жизни данного лица… Уже от природы он (Людвиг. — М. З.) унаследовал болезненную, мечтательную и фантазирующую натуру, дарования, в которых блестящие умственные способности заглушались гениальными созданиями воображения. Воспитание, образование, обстановка, обстоятельства жизни и случайности сделали то, что не рассудок взял перевес над образами фантазии, а воображение и фантазия одержали победу над рассудком. <…> Людвиг II при всех его болезненных проявлениях почти до конца жизни являлся умным, находчивым, сообразительным и настойчиво отстаивающим интересы королевства королем (здесь и далее в приводимом фрагменте курсив наш. — М. З.). Диво ли, что при его правильном управлении как короля, при его уединенной и замкнутой жизни его подданные знали его как мудрого короля и настойчивого охранителя государственной самостоятельности даже пред лицом железного человека (Бисмарка. — М. З.). С этой точки зрения Людвиг II по праву пользовался преданностью и любовью баварцев.

Но этого мало. Его болезненные страсти — страсти в высокой степени благородные и возвышенные. Он тратил десятки миллионов на постройки дворцов. Страсть в высочайшей степени благородная и заслуживающая полного сочувствия и одобрения. Людвиг тратил на эти дворцы не государственные деньги, а свои личные, те деньги, которые государство отпускало ему на его личные потребности. Он тратил их на высокохудожественные произведения и тем украсил государство, развивал в нем возвышенные вкусы и потребности и этим привлек тысячи путешественников в Баварию и создал ей славу и обогащение. Наконец, он тратил деньги в своем государстве и тем обогатил десятки тысяч подданных»^{178}.

Согласитесь, что если не брать во внимание «факты», тиражируемые тогдашней проправительственной прессой, то на основании приведенного заключения профессора Ковалевского вырисовывается не столь уж безнадежная картина. Ближайшее окружение короля просто не смогло (или не захотело?) направить его природные наклонности в нужное русло, тем самым оградив Людвига от самого себя. Кстати, в первые годы своего правления он охотно выслушивал советы министров, старался максимально следовать им, внимательно вникал в государственные дела и был очень послушным и благодарным учеником.