Людвиг II: Калейдоскоп отраженного света - [80]
Для такого самолюбивого человека, каким был Людвиг II (повторим, что льстивое преклонение перед ним нарочито культивировалось его приближенными до самого последнего времени), это явилось роковым ударом. А, как известно, любое действие рождает противодействие. Чем больше король осознавал, что времена абсолютной монархии миновали, что его правление носит скорее номинальный характер, тем острее он ощущал потребность воскресить абсолютную королевскую власть хотя бы в «отдельно взятом дворце». Отсюда берет начало его «мания величия»: непоколебимая вера в божественность королевской власти и непогрешимость самого монарха. Если бы король снизошел до борьбы за свое доброе имя, нашел в себе силы регулярно приезжать в ненавистный Мюнхен и вести более или менее публичную жизнь — словом, уподобился бы другим монархам, присутствовавшим на балах, участвовавшим в выездах и демонстрировавшим себя народу, — это положило бы конец слухам и сплетням, и неизвестно как повернулась бы вся последующая история Баварии.
Но трагедия Людвига II произошла как раз оттого, что он посчитал ниже собственного достоинства идти на поводу у придворной клики и поступил, если можно так выразиться, согласно одному из основополагающих принципов уголовного права — презумпции невиновности: «Я не обязан доказывать, что невиновен; это вы должны неопровержимо доказать обратное». Вот тут-то его недоброжелатели и принялись усердно «доказывать»! К сожалению, как мы видели, король во многом сам помогал им.
Со временем Людвиг становился всё более раздражительным и подверженным вспышкам гнева, когда какое-либо обстоятельство вступало в конфликт с его убеждениями и идеалами, которым и так уже был нанесен сокрушительный удар. Он всё меньше считался с окружающими. «Тем труднее, — пишет В. Александрова, — стало приближенным уживаться с ним. В последние годы Людвига окружали лишь грубые льстецы, люди совсем неинтеллигентные, без самолюбия и с подозрительной нравственной физиономией»>{151}. Что же удивительного в том, что подобные субъекты, не знакомые с чувством долга, без зазрения совести предали своего государя, когда им стало это выгодно? Кроме того, эти люди были в принципе неспособны на объективность и судили обо всём по самим себе. Отсюда кажущиеся противоречия в оценках Людвига II, зависевших от того, кто их давал: от восторженно-возвышенных, не доходивших до страниц столичных газет и сохранившихся лишь в немногих мемуарах да в сердцах простых баварцев, до уничижительно-отталкивающих, получивших наиболее широкую огласку.
Сам механизм политической клеветы всегда одинаков: все положительные аспекты замалчиваются или извращаются, а малейшая ошибка или просчет раздуваются до вселенских размеров, трактуются как преступления против собственного народа и немедленно тиражируются. При этом достоверность фактов вообще не играет роли: чем больше абсурдных обвинений, тем лучше. Но этим абсурдным обвинениям необходимо придать вид неопровержимой, желательно засекреченной информации, полученной лишь по случайности из первых рук. Другими словами, из мухи делают даже не слона, а гигантского сказочного (во всех смыслах) монстра. Вот тогда механизм политической интриги работает на полную катушку. А уж в эффективности этого механизма сомневаться не приходится — проверено веками.
(Пожалуй, здесь уместно будет вспомнить события российской истории, когда на свергнутого императора Николая II и его семью полилось столько клеветы, воспринимавшейся, кстати, тоже без всякой критики, что на долгие годы в сознании простого человека, не знакомого с историческими документами, укоренился образ «тирана Николая Кровавого», не имеющий ничего общего с истинным обликом монарха-страстотерпца.)
И наступило время, когда Людвиг совершил фатальную, трагическую ошибку — удалил от себя последнего кабинет-секретаря, верного Александра фон Шнайдера (кстати, его оправдывавшие короля показания были вскоре уничтожены, и этот факт уже говорит сам за себя) и начал отдавать распоряжения через придворного посыльного и камердинера, причем не письменно, а устно.
Какое необозримое поле для клеветы открылось перед врагами Людвига II! И никаких материальных доказательств его невиновности: слово «верных подданных» против слова «сумасшедшего короля». Ну кто же будет верить душевнобольному? Кроме того, такое положение дел, с одной стороны, наглядно показало царедворцам, как «халатно» король относится к своим прямым обязанностям, а с другой — поставило Людвига в прямую зависимость от честности и порядочности тех людей, через которых он отдавал приказы.
К сожалению, в данном случае о честности и порядочности речь не идет. Мы имеем дело с прямым предательством своего государя, в первую очередь придворным посыльным Карлом Хессельшвертом (Hesselschwert; 1840–1902), к тому времени служившим у Людвига уже 20 лет, и камердинером Лоренцем Майром (Мауг). Интересно, что о последнем не сохранилось никаких биографических сведений, кроме факта его трехлетнего пребывания при дворе Людвига II.
