Людмила - [6]

— А я, Людмила, я бы вам поверил.

Глубоко в ее глазах что-то засветилось, она склонилась ко мне и легонько я почти ничего не почувствовал — прильнула щекой к моему плечу. Глупо, конечно, но мне на ум пришло, что мы похожи на те излучающие тихую негу азиатские парочки, которые выставлены на подоконнике у капитана Бродерсена.

Я мог бы просидеть так целую вечность, но неожиданно кто-то постучал в окно, мы вздрогнули и посмотрели наверх. На улице стоял Тим; как всегда, когда забредал слишком поздно, он щелкнул зажигалкой, осветил огоньком лицо. Я махнул ему, чтобы он заходил. С его присутствием все у меня дома как-то сразу переменилось. На Тиме была замшевая куртка, джинсы, ковбойские сапоги на высоком каблуке; жесткие белесые волосы, отчасти прикрывающие лоб, жилистая шея, широкие плечи делали его похожим на римского воина с боевой колесницы. Я представил:

— Мой друг Тим Буркус — Людмила Фидлер.

Его вроде бы ничуть не удивило, что он застал со мной Людмилу, — впрочем, признался Тим, он видел нас вместе у выхода из ресторана, когда проезжал мимо на машине; он поздоровался с подчеркнутой, даже слегка утрированной любезностью, сам сходил на кухню за бокалом, налил себе «Шато Лафит 82». Пожалуй, он принял Людмилу за студентку или журналистку, поскольку сказал:

— Заканчивайте спокойно ваше интервью, не буду вам мешать. — Взяв свежий номер «Шпигеля», он хотел было выйти на кухню.

Я попросил его остаться, рассказал, откуда Людмила приехала к нам, где живет сейчас со своею семьей и какую роль играет в моих занятиях с немецкими переселенцами. Тим щедро плеснул себе еще вина, не забыв, впрочем, его похвалить. Он выглядел несколько рассеянным и встрепенулся лишь тогда, когда я спросил, не сможет ли Тим сделать Людмилу своей второй ассистенткой; он принялся довольно беззастенчиво разглядывать Людмилу, чем настолько смутил ее, что она посмотрела на меня, ища поддержки. Чтобы успокоить ее, я пояснил:

— Тим содержит экспериментальную кухню, а кроме того, он замечательный фотограф. Тим изобретает оригинальные блюда. Потом фотографирует их. Снимает так, что людей начинает снедать неодолимое желание отведать этих яств. Его фотографии публикуются во многих иллюстрированных журналах в рубриках «Уголок гурмана» или «Радости чревоугодника».

Тим отмахнулся.

— Не преувеличивай, не преувеличивай, — пробормотал он, — наш брат всего лишь пытается с помощью собственной фантазии чуть-чуть утончить вкусы почтеннейшей публики.

Пока Людмила потихоньку выуживала из-под тахты туфельки, я сказал:

— Дай ей шанс, ради меня. Кстати, кое-какие полезные знания у нее уже есть. Она специалист по меду.

— Пчеловод? — развеселился Тим.

— Людмила занималась дикими пчелами, — объяснил я. — В Сибири она была специалисткой по диким пчелам, а здесь мечтает купить несколько ульев, завести собственную пасеку. Так ведь, Людмила?

— Может быть, — сказала она, — во всяком случае, если это произойдет, то я заведу немецких домашних пчел.

— Попробуй поработать с ней, — сказал я Тиму, — твоя Михаэла наверняка не станет возражать.

Несмотря на мою настойчивость, Тим на уговоры не поддавался — по крайней мере, пока был у меня. Но после того как он подвез Людмилу домой — ему было по пути, — раздался его поздний телефонный звонок. Тим был вне себя от восторга, его покорила неброская красота Людмилы, ее прелесть, он поблагодарил меня за знакомство с нею и сознался, что уже пригласил ее на пробные съемки.

— Горное озеро, — неожиданно сказал он.

— Что? — недоуменно переспросил я.

— Когда видишь ее глаза, то возникает такое чувство, будто заглядываешь в уединенное горное озеро.

— Очень рад, Тим, что ты даешь ей этот шанс, — проговорил я, — деньги ей действительно нужны.

— За Людмилу не беспокойся, — сказал он, — с ней все будет в порядке, она свою дорогу найдет; в этой девушке есть обаяние — что бы человек с таким обаянием ни совершал, например просто резал бы ломтями тыкву, остальным кажется, будто они присутствуют при священнодействии.

Полагая, что я занят работой, Пюцман осторожно позвал:

— Господин Боретиус? — Я откликнулся не сразу, поэтому он повторил погромче: — Господин Боретиус? — Перед ним лежала раскрытая тетрадь с записями моих доходов, в одной руке он держал контрольную платежку с радио, в другой карандаш. Не зная, что его интересует, я спросил:

— Что-нибудь не так?

— Вы участвовали в воскресной радиопередаче под рубрикой «Злободневные размышления», — сказал он. — Тема вашего выступления называлась «Тщета просвещения», припоминаете?

— Еще бы, — ответил я, — резонанс на мое выступление был весьма значительным; я пытался показать, что в нашем просвещенном мире, несмотря на все научные достижения, предрассудков становится не меньше, а, пожалуй, даже больше. Объем наших знаний беспрецедентно возрос, но процветает и мистицизм. А под конец я процитировал Достоевского, отрывок из легенды о Великом инквизиторе, где говорится о том, почему у человека так неизбывна тяга к чуду.

Пюцман уставился на платежку:

— Ваш гонорар составил шестьсот марок, но среди доходов не отмечен.

— Не может быть! — воскликнул я, на что Пюцман молча пододвинул мне тетрадь и указал на записи за апрель. Там значились четыре скромные суммы, однако отменный гонорар за мои злободневные размышления действительно отсутствовал. — Чертовщина какая-то, — пробормотал я и спросил: — Что же теперь делать?