Посвящается Томасу Ганске
Генри Неф наконец-то отыскал бюро находок. В веселом расположении духа вошел он в пустую приемную, где стояла только черная конторка, опустил на пол парусиновую сумку, из которой торчала промеж ручек хоккейная клюшка, и кивнул старому человеку, стоявшему перед широкой деревянной перегородкой. Тот сосредоточенно, очевидно уже не в первый раз, жал на кнопку, вызывая звонком хранителя забытых вещей. За закрытым окошком приемщика, где-то в глубине угадываемого помещения, раздавался странный дребезжащий звук молоточек сначала вроде бы западал, а потом принимался колотить как бешеный, но вот наконец послышались неторопливые шаги, кто-то шел, казалось, откуда-то очень издалека. Старый человек, одетый в темное, в белой рубашке и черном галстуке, с облегчением взглянул на Генри, пошевелил губами, словно осторожно пробуя слова на вкус, потом похлопал себя по карманам, но не обнаружил того, что искал, а когда за молочным стеклом возник темный силуэт, пригладил волосы и поправил галстук.
Окошко с шумом открыли, и Генри в первый раз увидел Альберта Бусмана, его недовольное лицо и синий заляпанный рабочий комбинезон, такой просторный, что при быстрых движениях казалось, будто широкая одежда развевается вокруг него. На вопросительный взгляд кладовщика Генри показал на старого человека: вот, мол, он впереди меня, а затем, прислонившись спиной к конторке, стал с любопытством и удовольствием смотреть на происходящее, предчувствуя, что в ближайшем будущем ему самому придется заниматься тем же (он даже подумал, что перед тем, как приступить к разговору о приеме на работу, просто необходимо пройти этот урок наглядного обучения).
Старый человек заявил, что потерял кошелек на вокзале, там, где продают билеты, кожаный коричневый кошелек, кожа местами уже потерлась, даже треснула. Бусман равнодушно кивал, для него это была обыкновенная банальная пропажа, он почти ни о чем не спрашивал, лишь долго смотрел на руки старого человека, потом молча повернулся и направился к сейфу, где хранились ценные вещи. Он открыл его двумя ключами. И хотя кладовщик стоял к ним спиной, Генри словно видел все его действия: как он что-то брал в руки, ощупывал и клал назад. Наконец он остановился на каком-то предмете, который мгновенно исчез в бездонном кармане его комбинезона. Своим видом он никак не показал, нашел ли то, что потерял клиент, или нет, только спросил, какая монограмма выгравирована на кошельке. Старый человек с удивлением переспросил в свою очередь:
– Монограмма? Что за монограмма?
Такой ответ вполне устроил Бусмана, но он захотел еще узнать, не может ли тот назвать сумму денег, которая была при нем.
– Да, то есть нет, нет, конечно, да, – сказал старик. – Там было восемьсот марок до того, как я купил билет до Франкфурта, я еду туда на похороны сестры.
Тут он вспомнил еще, что заплатил за билет двести тридцать марок, на что Бусман с уверенностью заявил:
– Значит, в вашем кошельке должно было остаться еще пятьсот семьдесят марок, – и без всякого выражения на лице он подал старому человеку портмоне и сказал: – Вот, держите, с вас тридцать марок – тарифный сбор за обработку утерянной вещи. – Словно читая инструкцию по обслуживанию клиентов, он добавил: – Вознаграждение за находку не взимается, поскольку потерянную вещь доставил железнодорожный полицейский.
Старый человек торопливо отсчитал названную сумму, коротко поблагодарил, собираясь удалиться, но Бусман подал ему два формуляра и потребовал заполнить каждую графу прямо сейчас, вон там, за конторкой.
Генри улыбнулся, пожелал старому человеку успеха, обошел его сбоку и со знанием дела кивнул Бусма-ну в знак одобрения, но тот спросил его монотонным голосом:
– О какой потере хотите заявить вы?
– Меня зовут Генри Неф, – сказал Генри.
– Очень хорошо, – сказал Бусман. – Так что вы потеряли?
– Ничего, – ответил Генри бодро и весело, – пока еще ничего, мне сказали, я должен прийти сюда и представиться.
Бусман принялся разглядывать открытое молодое лицо, выражавшее полную беспечность – ни намека на уныние, тем более отчаяние, которыми были отмечены лица ежедневно приходивших сюда и тоскливо заявлявших о своей утрате людей, и тогда Бусман спросил:
– А почему, собственно, вы должны здесь представляться?
– Меня перевели сюда, – сказал Генри, – в бюро находок, мои бумаги наверняка уже здесь.
– Тогда вам надо пройти к шефу.
Бусман показал на помещение за стеклом, позади рядов полок, где просматривалась мощная спина мужчины, читавшего при слабом свете. Пока Генри обдумывал, каким путем добраться до шефа, Бусман сделал знак шагнуть через открытый проем в перегородке, находившийся на уровне его колен, и обогнуть гору чемоданов, сложенных для продажи на аукционе, о чем свидетельствовала табличка.
Едва Генри вошел, шеф – грузный человек с седым бобриком на голове и водянистыми глазами – встал, дружески пожал ему руку и сказал:
– Я Ханнес Хармс, добро пожаловать на прохождение альтернативной службы на федеральной железной дороге.
Он отодвинул в сторону какие-то бумаги, – Генри был уверен, что это его документы, – выпил глоток кофе из фарфоровой кружки и закурил сигарету. Затем он предложил Генри сесть и поглядел на белую птичью клетку, где прыгал с жердочки на жердочку снегирь, издавая одни и те же требовательные звуки.
