Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [72]

Но на этот раз он наскочил на достойного его противника. Щупальца спрута, раскинутые от Москвы до Константинополя, встретили жало ехидны. Ехидна была под самым сердцем спрута, в Одессе.

Дерибас, сея ужас вокруг себя, повел с Френкелем чрезвычайно осторожно. Он умело делал вид, что хочет сам сорвать с Френкеля крупный, очень крупный куш, столь значительный, что не стеснявшийся обычно в таких случаях Френкель призадумался и начал торг при помощи доверенных лиц. А пока шел этот торг, в Москву, помимо и даже тайно от одесского отдела НКВД и, вероятно, от некоторых членов коллегии шли сообщения Дерибаса, в чем ему помогала настроенная против Френкеля религиозная часть одесских евреев.

И вот, в одну далеко не прекрасную для Френкеля и его друзей ночь, в Одессу прибыл зашифрованный поезд с особой командой московских чекистов, которая поступила под команду Дерибаса.

Френкель, вся головка одесской Че-Ка и главные «директора» треста были в ту же ночь арестованы и через несколько дней отвезены в Москву самим Дерибасом.

Далее этот авантюрный роман разыгрался так: коллегия ОГПУ вынесла Френкелю и его ближайшим сотоварищам смертный приговор. Но их покровители не сложили оружия. Говорят, что Френкель был уже приведен в подвал, когда…

«Знамя России»,

Нью-Йорк, 15 октября 1952 г.,

№ 72, с. 7–10.

* * *

…когда туда же, вслед за ним, было доставлено помилование, подписанное окончательно впавшим тогда в рамолизм Менжинским. Шлепка была заменена Френкелю десятью годами Соловецкого концлагеря, куда он и прибыл осенью 1926 г. С этого пункта начинается второй, длящийся до сих пор, период карьеры Френкеля: восхождение из тьмы подвала к блеску власти, управлению небывалой в истории мира армией двадцати миллионов социалистических рабов.

Попав на Соловки, он тотчас же, как всегда трезво-практически, оценил окружавшую его обстановку, и в его действительно широко мыслившей в этом направлении голове зародились грандиозные планы. В то время Соловки были лишь братской могилой для не совсем добитых жертв революции, но ни местное начальство, ни Лубянка не представляли себе еще тех выгод, которые может дать широкое применение каторжного труда в экономике социалистической системы. Именно Френкелем доктрина Маркса была доведена до своего логического конца. Он дописал последнюю главу «Капитала», которую не осмелился высказать вслух сам его автор.

В то время я довольно часто встречался с Френкелем, и эта фигура очень интересовала меня. Он не занимал еще значительного места в соловецкой иерархии, и с ним было можно разговаривать, как с обычным принудиловцем.

Доминирующей чертой его мышления был холодный, расчетливый цинизм, не лишенный порой своеобразного остроумия. Именно им была впервые произнесена фраза, ставшая теперь формулой построения социализма не только в многострадальной России, но и в других, идущих по ее стопам государствах.

На острове бушевала тогда страшная эпидемия сыпного тифа, и в группе интеллигентов шел о ней разговор.

– Когда умирает один человек – это драма, его личная, его близких, порой даже широких кругов, но все же драма, – оказал тогда Френкель с своей характерной улыбкой только одними губами, но не глазами, – но когда погибают тысячи, десятки и сотни тысяч, то драма уступает место бухгалтерии. Тогда это только бухгалтерия![47]

Заменив бухгалтерию статистикой, эту фразу возвели в формулу теперь советские коммунисты. Кажется, ее повторил и Гитлер, и не повторяют ли ее теперь про себя апостолы истребления русских подсоветских антикоммунистов?

В нашем лагерном быту Френкель до своего возвышения мало чем отличался от общего типа каторжника-интеллигента. Специфически еврейских черт не было даже в его внешности. Как сожитель, он был довольно приятным: чистым, спокойным, не назойливым. В нем не было, подобно Дерибасу, направленности, устремления к злу. Ни добра, ни зла для него вообще не существовало. В человеке он видел только сумму его возможной производительности, реализированной «добавочной стоимости» Маркса к затратам на обрабатываемое сырье. Эту «стоимость человека» Френкель определял безошибочно. Он был четким, вполне законченным рационалистом международного типа, отбросившим, как ненужный хлам, все, что не могло быть оценено в валюте.

Выдвинувшись своей энергией и несомненными организаторскими способностями на мелких делах, Френкель через посредство тогдашнего начальника соловецких лагерей Эйхманса[48] представил в центр свой проект массового использования ссыльных в качестве рабов строительства социализма. Он снова угадал дух времени. Первая пятилетка стояла уже не пороге, и обеспечение намеченных в ней планов дешевой, почти бесплатной рабочей силой пришлось, как нельзя более, к месту. Можно предполагать, что и вошедший тогда в силу Ягода поддержал покровительствуемого им старого друга.

Френкель, числившийся еще каторжником, разом вспрыгнул на второе в соловецкой иерархии место. Он был назначен начальником, вернее организатором создававшейся при управлении воспитательно-трудовой части, т. е. его отдела, в котором фактически концентрировалась вся жизнь каторги. Другие отделы управления, как то: административная часть, отдел снабжения, следственная часть стали лишь подчиненными придатками ВТЧ, в которой беспредельно господствовал Френкель.