Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [185]

Так, например, многие из них искренно перекинулись на сторону немцев. Говорю «искренно» в той степени, в какой это возможно для представителей «актива». Идейных соображений у них быть не может, но они уверовали в победу Германии и связали с ней свою судьбу, легко перенеся в свою новую деятельность старые приемы грубости и наглости по отношению к народу, лживости и интриганства, беспардонного подхалимажа перед своим новым начальством и т. д. Такие субъекты вызывают у нас двойственное отношение: их вражда к большевизму есть явление положительное, но они слишком ярко выражают собою этот ненавистный нам строй. Этих личностей пришлось бы в случае нужды классифицировать с большой осторожностью и с индивидуальным подходом к каждому.

Можно подумать, что именно интеллигенция второго сорта должна бы являться наиболее надежной опорой советской власти. Однако, действительность показывает другое.

Конечно, эта интеллигенция лишена традиций, играющих важную роль для старой интеллигенции; гораздо более удалена от Европы и хуже понимает западную жизнь (здесь играет роль и ее незнание иностранных языков). Конечно, она не имеет особых оснований с сожалением оглядываться назад; на первых этапах советской власти она, пожалуй, и в самом деле ее активно поддерживала, но в дальнейшем на сцену выступили другие мотивы.

С одной стороны, наиболее прогрессивный слой новой интеллигенции убеждается в невозможности независимо мыслить и заниматься научной деятельностью в советских условиях. Это, однако, ощущает только самый цвет этой интеллигенции второго призыва. Зато гораздо более широкие ее слои страдают от отсутствия свободы слова и печати и болезненно переживают все прелести террора единой партии.

Кроме того, эта интеллигенция по своему происхождению теснее связана с крестьянством и рабочими и острее переживает тяжесть положения этих слоев. И, пожалуй, самое главное, что жизненный уровень самой интеллигенции все же очень невысок, и она не может быть удовлетворена своим существованием. Положение рядового русского врача, инженера или учителя, особенно когда он связан семьей, неблестяще. На фоне тусклой, полной повседневных забот жизни, встречаются волны ненависти, идущей сверху, от настоящей интеллигенции, и снизу, из массы народа. Им может противостоять только заученная, казенная большевистская идеология. Но эта идеология стоит в потрясающем противоречии с жизнью. В результате, те, кто искренно в нее поверили, неизбежно переживают внутренний кризис и приходят к разочарованию. Очень часто то, во что верил студент, рушится в мышлении молодого врача или агронома, увидевшего вблизи жизнь советской деревни, или инженера, столкнувшегося с бытом и чувствами рабочих. Впрочем, искренних энтузиастов коммунизма удивительно мало. Для большинства официальная идеология – просто набор пустых фраз, который необходимо повторять и слушать с серьезным видом. Для некоторых это – орудие карьеры, способ продвинуться выше, чем на то дают право их знания и способности. Те, кто воспринимал большевизм всерьез, за немногими исключениями, свернули себе шею на различных уклонах. Для того, чтобы искренно оставаться верным «генеральной линии партии» в ее невероятных зигзагах, надо иметь чересчур гибкую совесть… более гибкую, чем у большинства русских людей. Нельзя не видеть, что советская власть ничего хорошего не дала народу.

Люди стараются уйти в личную жизнь, подальше от политики. Это бегство объясняет многие бытовые черты советской России; иные – большинство – ищут забвения в семье, и потому любовь в России глубже и острее, чем на Западе; другие – в тех немногих удовольствиях, какие им доступны. Что до пути борьбы – он всегда ведет к гибели, но многие идут и по нему, о чем свидетельствует множество процессов, среди участников которых новая интеллигенция составляла весьма значительный процент.

«Россия»,

Нью-Йорк, 4 января 1947 г.,

№ 3535, с. 2, 4.

Вопрос, требующий уточнения

Несколько статей Месняева[229] и Башилова[230] в последних номерах «Нашей страны» подымают вопросы такой важности, что мне кажется абсолютно необходимым высказать по их поводу свое мнение. И Месняева, и Башилова я, никогда не встречавшись ни с тем, ни с другим лично, хорошо знаю по их статьям в «Нашей Стране» и во многих других газетах. Башилова я кроме того особо ценю как автора на мой взгляд замечательной книги «Унтерменши, морлоки или русские люди». До сих пор я почти всегда готов был подписаться под любой строкой Башилова и, наоборот, не во всем согласился бы иной раз с Месняевым. Курьезно, поэтому, что в их полемике о Бунине я целиком и полностью на стороне Месняева.

Оговорюсь, что важность этого спора куда значительнее, чем вопрос об оценке творчества Бунина. Здесь сталкиваются два разных подхода к художникам слова – и вообще к выдающимся людям. Как пример первого метода можно привести данную статью Месняева о Бунине и прежде опубликованную в той же газете статью Ширяева о Толстом. Предпосылкой здесь как бы является признание следующих вещей: великие люди почти всегда многогранны; уложить их целиком в рамки строго определенной политической схемы крайне трудно. Их высказывания даже в один какой-либо отрезок времени, часто противоречивы. Убеждения их в течение жизни нередко меняются (Виктор Гюго начал как ярый монархист и кончил как республиканец). Кроме того, при анализе их творчества надо всегда помнить особенности их эпохи: несправедливо и нелепо от них требовать знания того, что знаем мы теперь, и нельзя забывать о проблемах, какие их тогда волновали и увлекали, даже если они для нас потеряли всякое значение.