Люди земли Русской. Статьи о русской истории - [186]

Сделав эти оговорки, критик, пишущий с монархической точки зрения, должен прежде всего искать в сочинениях русских писателей то, что их сближает с русской монархией. Нам, естественно, не к лицу никакие фальсификации, на каковые падки левые всех мастей – но у нас есть очень много важной и срочной работы по восстановлению правильной картины нашего прошлого. О всякого рода конфликтах всех наших писателей с правительством и без нас много писали, причем, не стесняясь, преувеличивали до невероятия.

Наоборот, чрезвычайно опасным и совершенно ошибочным представляется мне метод, нередко практикуемый в эмиграции крайне правыми: изрыгания сплошной хулы и проклятий по адресу русских писателей и мыслителей, обвинения их на основе случайных, иногда ошибочно понятых деталей в их биографии или в их сочинениях в «жидо-масонстве», «ереси», «вольнодумстве» и т. п. Башилову такие взгляды не идут, но он, в своем ответе Месняеву, невольно в них впадает, или, по крайней мере, у читателя может создаться такое впечатление.

Связан с этим и другой вопрос, бесконечно более важный, и в котором я принужден возражать двум опасным противникам – и Башилову, и Месняеву. Это вопрос о русской интеллигенции.

Мне горько, что мои талантливые коллеги скатились в своих статьях на позиции того правого крыла старой эмиграции, которое издавна, еще с России, доводило консерватизм до абсурда, традиционализм до обскурантизма, в силу действий которого монархическая печать в зарубежьи хронически оказывалась на невероятно низком культурном и техническом уровне и – хуже того – оставалось при исключительно убогой и плоской идеологии.

Во-первых: что такое интеллигенция? Мы все, в России (мои оппоненты это знают) привыкли под интеллигенцией понимать культурный слой, элиту. Совершенно прав профессор Ширяев, когда говорит, что Владимир Мономах, Иоанн Грозный, Сергий Радонежский, безымянный автор «Слова о полку Игореве» были русскими интеллигентами своего времени. Абсурдно для нас, монархистов, принимать нелепую и возмутительную формулу наших врагов, по которой «интеллигент» значит непременно «левый»; формулу анекдотической фразы, «вы, как интеллигентный человек не можете верить в Бога». Подумайте, как надо сузить идею интеллигенции для того, чтобы такое понимание стало возможным! Надо, первым делом, исключить духовенство, военных, аристократию, чиновников и свести интеллигенцию к лицам вольных профессий. Но и тогда: ведь как много у нас было адвокатов, журналистов, врачей с определенно правыми взглядами! Примеров можно набрать бесконечное количество. Что же, они не были интеллигенты?

Возьмем еще более узкую сферу – ограничимся русскими писателями. Державин, Крылов, Жуковский, Гоголь, Достоевский, А. К. Толстой, Тютчев, Гумилев были бесспорными, общепризнанными монархистами. В несколько другом роде, но тоже монархистами были Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Лев Толстой, как бы их ни малевали в красную краску те, кто ищет в литературе не правды, а подтверждения своей партийной догмы. (К революционерам же можно причислить из крупных писателей разве одного Некрасова, а далее идет ярко выраженный второй сорт: Салтыков-Щедрин, Чернышевский, Герцен). Ну, а разве за каждым из этих писателей, цветом нашей литературы, не стояли массы учеников, подражателей, поклонников? Где же сплошная революционность нашей интеллигенции? И в области мысли, большая школа славянофилов, Владимир Соловьев, Розанов – кто же из них был левым? И если мы возьмем область науки, мало мы там найдем политического и религиозного вольнодумства; там на каждом шагу такие имена, как Менделеев и Павлов.

Иное дело, что существовал, долго и позорно, некий левый кагал, дикое засилье левой критики в русской литературе. Правда, что ограниченной группе революционных доктринеров удалось искалечить многим людям, которыми Россия поныне гордится, жизнь и творчество. Не только гиганты, как Достоевский и Лесков, скрежетали зубами при столкновении с этой жабьей котерией[231]; даже такой скромный и относительно либеральный поэт, как Полонский, в своих письмах не раз выражает совершенное отчаяние, беспощадно травимый ими. А. К. Толстой вел себя иначе: швырял им блестящие и издевательские стихи, как «Баллада с тенденцией» или «Святой Пантелей».

Но не безумцы ли мы будем, если вместо того, чтоб хоть задним числом отмыть от золотого песка нашей культурной элиты примешавшуюся к нему грязь, чтобы отдать должное нашим самым великим людям и всем за ними шедшим, мы вдруг выбросим их в помойную яму вместе с их зоилами? И притом, ведь, вот, что надо учесть: период левого засилья определенно кончался перед революцией. Верхи нашей интеллигенции явственно потянулись к религии и традиции. Что говорить, процесс шел болезненно и нелегко; на пути к православию многие попадали во всякие «религиозно-философские» общества, а оттуда нетрудно было угодить и в черную магию или сатанизм. Но направление было дано, материализм и атеизм были уже преодолены; заря религиозного возрождения как бы загоралась на горизонте.

Самое трагичное это то, что нам, монархистам, никак не простительно ошибиться в оценке наследия Российской Империи; ибо мы ее единственные законные наследники. Нельзя отбрасывать русскую интеллигенцию, не отбрасывая дела ее рук: русскую культуру. А без русской культуры разве возможна Россия?