Бияз распахнул перед Вагрилой дверь. Она вошла в горницу и склонилась над убитым. Глаза его были открыты. «Это он, — узнала она Владо. Я тогда за руку с ним попрощалась…»
— Эх, Трифон, Трифон! — тихонько всхлипнула она. Бияз замер. Какой приговор она ему вынесет?
— Только бы они не узнали. Надо уберечь его от них.
— Убережем его, убережем..
Вагрила взглянула еще раз на мертвого Владо. «Не ожидал парень такой смерти, — подумала она, — боже мой, как он раненый, истекая кровью, добрался сюда, весь оборванный, на коленях полз, всю одежду изорвал».
— Обмыть его надобно, обрядить, свечку поставить…
Бияз принес все, о чем она сказала и это угнетало его. Она не кляла его, не пугала. «Вот, пришли бы сейчас товарищи Владо, схватили бы его, и ночью… Легче бы ему было… А так…»
— Ступай, Трифон, побудь на дворе, займись каким-нибудь делом, чтоб им невдомек было. Иначе нам несдобровать.
Бияз покорно вышел…
Вагрила смыла запекшуюся кровь с лица убитого, почистила ему ботинки, завязала шнурки, надела на него чистую белую рубаху, которую ей дал Бияз. Исполнилось желание Владо быть опрятным в смерти. Зажгла в изголовье несколько свечек. Бросила в кадильницу щепотку ладана, и горница наполнилась запахом похорон. Со двора прибежал Бияз.
— Пахнет! — тревожно сообщил он и опять ушел. Вагрила неохотно потушила кадильницу.
— Боже ты мой, чтобы нельзя было оплакивать его как положено, проводить, кто знает, где его мать… — бормотала она, захлебываясь слезами.
Не дай бог, и Герган ее… найдется ли кто, чтобы одеть его в белую рубаху, свечку зажечь у него в изголовье… Вагрила пригладила русые волосы покойника, оправила ворот белой рубахи…
Бияз приоткрыл дверь не решаясь войти, чтобы не побеспокоить Вагрилу. Она сидела, положив голову на скрещенные на груди руки Владо.
«Оплачет ли кто-нибудь так и моего?» — с болью подумала она.
— Бочвариха идет! — предупредил Бияз.
— Не говори ей!
Старуха с ребенком на руках вошла в кухню.
— Вот он где, дедуня, — сказала она ребенку, — поди к дедушке. Бияз спрятал руки за спину.
— Дедуня, дедуня, — повторяла старая Бочвариха. — Возьми же дитя!
— Руки у меня… тово… — бормотал Бияз, отступая к стене.
Старуха недоуменно взглянула на него и снова прижала к себе ребенка. Бияз с облегчением вздохнул.
— Уморилась я, — сообщила Бочвариха, оглядывая пустую кухню, и присела у погасшего очага.
Вагрила слышала все и перекрестилась.
— Трифон! — сказала немного погодя старая Бочвариха.
— Ну?
— Тише! Поди поближе. Видели нашего Мишо. Жив он и здоров.
— Ну и ладно, — ответил Бияз, словно это его не касалось.
Старая Бочвариха посидела еще немного и ушла. Бияз остался сам. Вокруг царила тишина. Он боялся тишины. В такой тишине все и случилось прошлой ночью.
Мрак охватил село и когда все утихло, Бияз и Вагрила вынесли Владо. Они похоронили его на видном месте под грушей, что приносила самые ранние плоды.
*
Солнце сражалось с тучей и на землю то ложилась густая тень, то лились потоки света. Кошка нежилась на солнцепеке у колодца. «Так его и не огородил Петкан, — подумала Вагрила, — того и гляди кто утонет». Два воробушка, распушив перья, дрались на качающейся ветке. Туча рассеялась, и открылось высокое, чистое, свежее, будто выкупанное небо.
— Кончил я с сараем, — сказал Петкан, встречая ее.
— Гляди ка, как настоящий дом получился.
— Сегодня заговенье, — напомнила свекровь.
— Что ж, встретим его, как люди!
В полдень приманили петуха кукурузным зерном и поймали. Когда Вагрила понесла его под навес, он отчаянно затрепыхался. Она положила его шеей на пень, сверкнул топор, и голова отскочила, глаза затянулись желтыми веками.
— У Гергана была легкая рука, — произнесла старуха, сложив на животе руки. «Как он глянул на меня, будто молил не губить его», — подумала Вагрила, у нее потемнело в глазах, дрожь пробежала по телу, она медленно опустилась на землю.
«И его такая судьба ждет… — подумала она о Гергане. — Ох, что я сделала, что я сделала!» Она медленно шевелила побелевшими губами, не издавая ни звука.
— Петко, Петко! — тревожно крикнула бабушка Габювица. Петкан прибежал с ведром, побрызгал Вагриле на лицо. Она открыла глаза. В них застыл ужас.
Вагрилу перенесли в дом, положили на кровать. На нее повеяло приятным запахом свежей известки от недавно побеленных стен. Она подумала, что пришел ей конец, это как бы придало ей силы. Она надела белую рубашку и снова легла.
«Не увидят его глаза мои… не пощадят его, нет… Что он для них? Что для нас курица…»
— Скорее бы конец, — простонала она.
— Что с тобой, сношенька? — спросила подойдя к ней свекровь, которая без толку бродила по комнате.
*
Наступил вечер, и Вагриле полегчало, но это только подсказало ей, что конец еще не пришел, что придется мучиться и дальше. На весело пылающем огне булькала кастрюля, в которой варился петух. Ее затошнило, она накрылась с головой одеялом и зажала уши руками. У нее уже не оставалось надежды, что Гергана пощадят, что его молодость пробудит чувство жалости у них…
— Иди ужинать, — позвала свекровь, не подозревая, что у снохи на душе.
— Мутит меня, — сказала Вагрила, зажимая рот ладонью и села в кровати.
