Люди Огненного Кольца - [41]

Сейчас надо будет вставать, говорить что-то, думал Ильев. Гальверсону захочется узнать адрес Ирины, а то и затащить ее к нам… Он представив их рядом — Элю и Ирину, — и в душе его совсем потемнело. Они не знали друг о друге и не должны были знать. В этом Ильев был убежден…

— Я думал, что все художники хоть в чем-то, но похожи на Квазимодо, — горячился Гальверсон. — Все у них, как у нормальных людей, но один лысину в золотой цвет раскрашивает, второй пьет, как верблюд, третий собственное ухо в кармане таскает… Вы-то на художников совсем не похожи!

За широкой террасой «Капитанской встречи» шумел накат. В море белели паруса яхт. Визгливо кричали чайки… «Похож Гальверсон на Гулливера? — невольно подумал Ильев. — Нужна ему своя лилипутка, для самоутверждения? И что бы он говорил, когда эта лилипутка спросила бы его: а на что мне, собственно, карлик?..» Думать так, конечно, было несправедливо, но уж очень разошелся Гальверсон, громко, наклонившись к Ирине, говорил:

— И еще мне хотелось бы увидеть болгарскую, поэтессу Дору Габе.

— Вы любите стихи?

— Нет, это скорее профессиональное. Мне шеф рассказывал, что давным-давно у Доры Габе и Гаруна Тазиева был большой роман. Всегда интересно, каких женщин любят ведущие вулканологи мира?

Ильев фыркнул, и Гальверсон обиженно уставился на него.

— Спрячь бороду в карман, — посоветовал Ильев. — Нам пора.

— Я очень рада, Саша… — Ирина смотрела теперь только на Ильева. Впрочем, и раньше, разговаривая с Гальверсоном, она смотрела только на Ильева. — Мне тоже пора… И запомните, пожалуйста, мой отель — «Гларус»…

5.

Проводив Ирину, Ильев и Гальверсон сели в автобус. Они молчали, и, лишь когда внизу, за перешейком, открылся Несебор с его набережными, храмами и смоковницами, с его белыми, мощенными булыжником улочками, Ильев вздохнул. Светлый, почти прозрачный мотылек ударился о ветровое стекло автобуса, расплылся по нему, но пятно скоро высохло, и вдали проявились кубы отелей… «Сколько сейчас будет слов! — подумал Ильев. — Сколько Гальверсон наговорит Эле и Люде!..»

Но так просто этот день не кончился: пахнущий вином и морем, Гальверсон восхищался храмами, арками, смоковницами, старухами в черных шалях и только о неожиданной встрече не обмолвился ни словом.

Глава третья. СЕНТЯБРЬ, ШЕСТНАДЦАТОЕ

1.

— Милый, ты подаришь мне камень?

Ильев не ответил, только взглянул на Элю. Она хитро зажмурилась:

— А ты не обещай… Просто помни… Такие вещи не обещают…

— Но ведь месяц назад ты хотела купить халишту?

— Так это месяц назад… Да и зачем халишта?

— Она яркая, красивая и лохматая.

— А-а-а… — протянула Эля и вдруг заинтересовалась: — А что бы ты хотел купить?

— Не знаю. Книги какие-нибудь, сувениры, хороших сигарет…

— Ладно, не напрягайся, — сухо заметила Эля. — Дальше сигарет и книжек твои фантазии не идут. Проще простого эти деньги пропить!

— Ну зачем ты так?

— Ложись, ложись, надо выспаться…

Странно было ложиться спать днем, когда все вокруг кипело в жизни и в солнце. Но билеты в бар-варьете лежали на столике, ночь должна была пройти в баре, и женщины настояли на своем… Спать так спать… Ильев дождался, когда дыхание Эли стало ровным, и зажег сигарету. Дым сносило в открытую дверь, пахло медом и травами… Почему я боялся, что Гальверсон заговорит об Ирине?.. Откуда это чувство вины… Ведь о Дорожке Элька все знает, и это никогда не вызывало в ней раздражения… Может, потому и не хочется мне говорить и думать об Ирине, что она совершенно из другого мира, не имеющего к Эле никакого отношения? Ведь в каждом человеке есть вот такие замкнутые, не известные никому миры… И, уже засыпая, он вспомнил вдруг Львиную Пасть. И не нужна ему была эта кальдера, но он полз и полз по кедровнику и бамбукам на ее высокий, обрывающийся во внутреннюю бухту борт и вздохнул лишь тогда, когда по склону пошли низенькие каменные березки и за их прозрачностью ясно проявился близкий зелено-красный противоположный склон круглой, как кольцо, кальдеры. Медный островок, торчавший в самом центре бирюзовой бухты, потряс Ильева. Так потрясает, наверное, домашний халат на плечах прекрасной женщины. Ильев лежал над голубой бездной, слушал, как шуршат камни, и знал — полз он сюда не зря…

2.

Гальверсоны ждали их в вестибюле. Вечер был нежный. С моря дул легкий ветерок. Керосиновый фонарь извозчика мелькал в темной аллее, а потом сразу выступил из-за деревьев круглый светящийся купол бара-варьете. Величественный швейцар провел их по не менее величественной лестнице и указал столик, один из многих, амфитеатром спускающихся вниз… А вверху, вдоль темных галерей, окруживших дансинг, как звездочки, вспыхивали и гасли огоньки зажигалок… «Кто эти люди? — подумал Ильев… — Кто, например, вон тот мрачный старик в ослепительно черном костюме? Кто вон те девушки, похожие на студенток? Кто вон тот человек в белой рубашке с закатанными рукавами и в ярком галстуке?.. Говорят, по жестам, по словам можно угадать не только национальность, профессию, но и год рождения… Я этого не умею… Или еще интереснее, кто вон та женщина, положившая руки в длинных, по локоть, перчатках на стол?.. Или ее соседка…»