Люди Огненного Кольца - [22]

Забрав молотки, рюкзак, карту, геологи выбрались на береговую террасу и уже с нее разглядели узкий перешеек, стиснутый водами Охотского моря и Тихого океана. Океанская вода была голубой, охотская серой. Ничем не обеспокоенный простор, в котором не замечалось никакого движения, и привлекал и отталкивал. Дымчатые мысы, угрюмые непропуски, светлые рощи — все это было знакомо, понятно, читаемо, но воздух — необъятный, от неба до моря, и море — необъятное, подернутое ощущением холодных глубин, были слишком огромны, чтобы люди сразу могли откликнуться на их красоту.

— Иканмикот!

Полузаросшая, теряющаяся в грязных теневых ледничках тропа вывела их на плечо горы.

— Ни одного обнажения! — выругался Гусев, — Все задерновано, забито травой.

— С океана надо смотреть.

Действительно, с океана гору будто поясом срезали. Гигантские глыбы, сколотые землетрясениями, завалили пляж. Гусев деловито направился к руинам.

— Оставь, — заметил Тасеев, — рядом же коренные выходы. Зачем ты с обломочным материалом будешь возиться?

— До коренных лезть да лезть, а эти под рукой. Они же с обнажения! Взгляни, какие зеркала перед нами.

— И в кого ты такой лентяй, Гусев?

— Я не лентяй, я силы для будущего храню…

Именно торопливость, неумение доводить долгие дела до их логического завершения не терпел Тасеев в Гусеве. Гусев всегда торопился. Всегда торопился и всегда мучился тем, что время проходит, а он, Гусев, никак не успевает сделать что-то значительное.

— Черт возьми! — жаловался он. — Стоило только Поспелову обнаружить в образцах измененные зерна кварцев и плагиоклазов, как он тут же выдал теорию гигантских МГД-генераторов, порождающих в Земле электрические токи. Стоило Пиотровскому взяться как следует за рельефы, как он тут же обнаружил их кратность полушарию.

— Ну, — возразил Тасеев, — Поспелова Геннадия Львовича я знаю. Прежде чем гипотезу свою обосновать, он лет тридцать над образцами корпел. Да и в принципе — зачем нам много гипотез?

— Как зачем? Гипотезы придают науке загадочность!

— Загадочность?.. Конкретно-то что тебя интересует? Можешь сказать?

— Могу!

— Ну-ка?

— Почему гранитный слой, повсеместно входящий в состав земной коры, отсутствует под океанами? Почему, несмотря на мощные процессы сноса, материки не размываются? Почему в Антарктиде не бывает землетрясений? Почему среди продуктов вулканических извержений преобладают воды? Почему вулканы располагаются в основном на морском дне?

— Хватит! Размахнулся, энциклопедист! «Гипотезы»!.. Прежде чем за глобальные проблемы хвататься, ты над другими вещами подумай. Вон уголь — вещество, которое перерабатывают в сотнях миллионов тонн, которое изучают десятки институтов, а вот молекулярная структура его все еще неизвестна! «Гипотезы…» Работать надо, старик, а не верхушки сшибать.

Они продолжили старый спор и сейчас, расположившись на крошечном участке чистого пляжа. Пили чай, ели лепешки с разогретой тушенкой, вслушивались в тишину. Кажется, шевельни я сейчас ногой, думал Тасеев, и шевельнется вон тот далекий туманный мыс. Шевельни я рукой, и качнется Иканмикот. А если глаза пошире распахнуть — весь океан мне откроется…

— Давай вернемся через северное плечо, — предложил Гусев. — По пути и разрез опишем. Взгляни на этого бурша!

Буршем Гусев назвал старого сивуча, греющегося в ванне на вогнутой вершине высокого островка. Сивуч возился в водорослях, и зеленая мутная вода выплескивалась при каждом его движении. Шкуру сивуча покрывали прямые белые шрамы — следы драк, но к людям он отнесся неожиданно добродушно.

— Рассказывал я тебе, как на кабанов охотился?

— Ну-ка! — заинтересовался Тасеев.

— Поставили меня у скрещения троп и сказали — тут побежит кабан, убей его! Меня это, сам понимаешь, не очень обрадовало: кабаны — парни строгие. Поэтому, когда все ушли, я самую толстую сигарету закурил. Кабан, думаю, не дурак, на дым не пойдет… Только подумал, вижу — прет кабан на меня! От неожиданности я из карабина пальнул, и кабан тут же исчез. Как провалился! Только по хрусту слышно, тут он где-то. Прыгнул я в сторону и опять кабана увидел. Выстрелил, глаза вытаращил — нет кабана! Эта его способность обращаться в невидимку так меня поразила, что всю обойму я расстрелял. Только тогда кабан появился — упал поперек тропы. Подошел я, все еще боясь, что он исчезнет, но на этот раз кабан не исчез. А невидимкой он стал по простой причине: мордой попал в проволочную петлю и так по лесу на голодный желудок неделю, наверное, рыскал. Плоский стал, как стиральная доска, вот почему я в фас его и не видел…

Сивуч вынырнул совсем рядом и презрительно заревел. Смеясь, Тасеев бросил Гусеву образцы, подобрал рюкзак, и они начали подъем на северное плечо Иканмикота. Непритертые глыбы свежих обвалов покачивались под сапогами, сверху сыпался песок, но через час геологи стояли на неровной, изрытой тайфунами, почве террасы.

— А вот и Жэнь!

Засмотревшись на суетливую лису, Гусев попал левой ногой в промоину и охнул.

— Что? — спросил Тасеев.

— Нога…

— Сними сапог!

— Не стоит, Юра. Я чувствую — она как опара вспухает. Босиком по шлакам да бамбучинам я не дойду. А сапог дома разрезать можно.