Люди Огненного Кольца - [18]

— Мадам, — попросил Гусев кореянку, — заверните мне эти. — Он выбрал из недра самых крупных чилимов и бросил их на бумагу.

— Не надо выбирать, бери всякий! — возразила хозяйка.

— Мне нужен именно этот «всякий», — возразил в свою очередь Гусев. Чилимы, выбранные им, были красные, толстые — настоящие чилимы, а не какая-нибудь майская мелочь!

— Вот и ладушки! — оценил он свое приобретение и повернулся к Тасееву: — А ты что, на похороны собрался?

Тасеев вздохнул.

Может, догадается? — думал он о своей жене. Догадается, возьмет такси, в Корсаков приедет?.. Да нет, не догадается… Валя верит в порядок… Она, наверное, считает, что мы давно уже в море… Ах, Валька, Валька, как неладно все получилось!.. Догадайся, прикати в порт, есть еще время… И какого черта понадобилось перед отъездом тащиться к Гусеву. Сидели бы дома, говорили о чепухе… Так нет — «к Сережке хочу, попрощаться хочу, напомнить, чтобы вы носки стирали, а не выбрасывали…». Вот и попрощались! Слово за слово, и ссору даже Гусев не предупредил…

Занятый своими мыслями, Тасеев умудрился не заметить перебранку Гусева со швейцаром, которому не понравился их походный вид. Только окно, за которым видны были буксиры, суетливо шныряющие по бухте, отвлекло его на минуту.

— Пей пиво! — приказал Гусев и высыпал чилимов на предложенную официанткой тарелку. — Пива, Юра, мы не попробуем теперь долго…

Он так произнес это «долга», будто у него зубы болели.

Взяв креветку, Тасеев оборвал плавники, содрал панцирь, проглотил тугой вкусный мускул. И тут же на плоской эстраде застонал оркестр. Гусев с презрением прислушался:

— Эти холодильники, что хлопают вдоль стены, гораздо интереснее их ударника!

Посмотрел на Тасеева, улыбнулся и добавил:

— Старик, рейс будет на все сто!

— С чего вдруг?

— По твоей физиономии сужу. К добру, когда она у тебя так перекошена!

Тасеев вздохнул. Смотреть, как Гусев уничтожает кальмара, было неинтересно. Он перевел взгляд на большую, белую, холодную официантку, но Гусев перехватил его взгляд и тут же шепнул:

— Неужели она и в любви такая?

Выдает же природа людей! Тот же Гусев, собственно, ничем не лучше был флегматичной официантки, разве что поживее. Лицо у него было грубое, резко высеченное, борода мощная, черная, уши, что у сатира! Когда Гусев появлялся в компании, кто-нибудь из геологов, чаще всего Ильев или Гальверсон, всегда его задирали: «Ребята, о чем угодно, но об ушах сегодня говорить не будем!» Это произносилось так значительно, что все смолкали и с большим подозрением начинали смотреть на Гусева. Но Гусев не смущался: «Подумаешь, уши! Тоже тема! Я вот про карлика знаю быль…»

Гусев был необидчив.

— Сережа, — пожаловался он, — почему я должен один наделять душой этот накрахмаленный холодильник? — он кивнул на официантку, чопорно проносившую огромный поднос, и ухмыльнулся: — Проснись, все в ажуре! Оказия есть, пиво пьем, корыто нас дожидается. А Валька… Так милые ссорятся — только тешатся…

Тасеев окликнул официантку. Она подошла, и пивные бутылки сразу покрылись изморозью.

— Пожалуйста… — начал Тасеев.

— Вина принести?

— Нет! — заторопился Тасеев. — Не вина. Телеграмму надо отправить, а почта уже закрыта. У меня бланк ость, я текст напишу и деньги оставлю, а вы, пожалуйста, отправьте ее, как только сможете…

— В море уходите?

— Да, на острова. Через час.

— Я не почтарь, а торговый работник!

«Мышка-норушка ты», — хотел вмешаться Гусев, но пожалел друга.

Впрочем, официантка не ушла. Собрала посуду, посмотрела на Тасеева. Молодой, подумала она, а залысины до ушей. Переживал, наверное, много или на подводных лодках ходил. От этого, говорят, тоже лысеют…

Тасеев заполнил бланк в положил на стол.

— Вот, — сказал он.

— Три копейки слово, десять копеек сбор, — подсказала официантка.

— Вот и ладушки! — подвел итог Гусев.

Тасеев посмотрел на него, но представил, что уже сегодня, может быть, Валя получит телеграмму, и улыбнулся. Бог с ним, с Гусевым. Главное, Валя поймет, что он-то, Тасеев, муж ее непутевый, раскаивается, мучается, не желает с ссорой на душе уезжать… В этой мысли и впрямь было нечто легкое, успокаивающее, и Тасеев опять улыбнулся Гусеву.

2.

Они пришли вовремя — шхуна собиралась отваливать. На высоком мостике стоял у бортика шкипер С. Бережной, но подниматься к нему геологи не стали. Боцман, завистливо принюхиваясь, провел их в кубрик, в котором все так же пахло краской и дрожали от шума работающих машин легкие переборки.

— Ложись, — наставительно сказал Гусев.

Тасеев покорно влез на койку. Его смущал боцман, застывший в узком проходе дверей. Гусев тоже обратил на боцмана внимание — ткнул пальцем за иллюминатор, доверительно сообщил:

— Пасифик!

— Чего? — не понял боцман.

— Пасифик! — с большим достоинством повторил Гусев.

— Это он говорит, — пояснил Тасеев, — что под нами бездны Тихого океана.

Боцман обиделся. Подвигал бровями, шагнул в коридор, но, прежде чем закрыть дверь, презрительно сплюнул:

— Охотское море, чудаки! — И совсем презрительно добавил: — Пёсифик!..

3.

Двое суток геологи отлеживались. Качало нещадно, еда в рот не шла. На приглашение посетить кают-компанию Гусев вполне резонно ворчал: